Эми Дженкинс - Медовый месяц
– Правда?
– Да, – сказала она, – на этом фронте мы всегда преуспевали.
– На всех фронтах, – сказала я.
– Ах, нет, – возразила она. – Он сводит меня с ума.
– Правда?
– Теперь он все время здесь. Что ж, – продолжила Тереза без паузы, – по крайней мере, свадьба у нас была не из тех, что закатывают другие. Нужно было лишь зарегистрироваться и заказать стол в ресторане. Минутное дело. И платье у меня было такое, которое можно носить в любое время. Считай, повезло.
Она очень практичная, Тереза. Серьезная и практичная.
– А потом кольца и медовый месяц, – сказала я, чувствуя, что она немного поспешила.
– Ну да, – сказала она, – но королевской свадьбой это не назовешь.
– Я думала, тебе нравится Эд, – проговорила я негромко.
– Так оно и есть, – сказала она, – но он явно не Тот Единственный. – В ее голосе я уловила нотку сарказма. – Роланд рассказал мне одну историю, – продолжала она. – Он узнал ее от Билла Гейтса или еще от кого – из числа тех новых гуру бизнеса, к которым он теперь вхож. Живет человек у себя в деревне, и случается ужасное наводнение, и он забирается на крышу своего дома и знает лишь, что с ним все будет в порядке, потому что он верит в Бога и не сомневается, что Бог его спасет. А потом подплывает лодка, и в ней свободное место как раз для одного человека, и все в лодке зовут его: давай лезь в лодку! Но он машет рукой и говорит, что ему некуда спешить – Бог все равно его спасет. Лодка отплывает, а вода поднимается все выше, но человек ничуть не тревожится, потому что знает: Бог его спасет. Потом подплывает другая лодка, и люди в лодке умоляют его залезть, но он говорит то же самое, машет рукой, а потом подплывает третья, но он все не хочет залезать, а вода поднимается все выше и выше, и вот наконец он тонет.
– Очень ободряющая история, – проговорила я.
– Я еще не кончила, – сказала Тереза. – Так вот, этот человек возносится на небеса, встречается с Богом и говорит ему: «Какого черта? Я думал, ты спасешь меня!» А Бог отвечает: «А ты думаешь, для кого были все эти лодки? Эджит![26]» Я на мгновение задумалась.
– Бог сказал «эджит»? Значит, Бог – ирландец?
– Все знают, что Бог – ирландец.
– Что ж, очень поучительная история, спасибо тебе, – сказала я, но Тереза не обратила на мои слова внимания. – Роланд что, ударился в религию?
– Нет. Всего-навсего возомнил себя Ричардом Брэнсоном.[27]
– К чему ты ведешь?
– Ты, девочка, – сказала Тереза, – вознесешься на небеса и скажешь: «Где, черт возьми, была моя лодка?» И Бог ответит: «А как же Ангус, а Стив, а Джесс, а Дэвид…»
– Ты называешь их лодками! – завопила я. – Это же самые дырявые, неустойчивые, вонючие пародии на лодку, какие я только видела в жизни!
– Не такие уж…
– Во всяком случае Ангус, – перебила я.
– Чем же он был плох?
– У него был складной велосипед, – сказала я.
– Складной велосипед?
– Да, – сказала я. – С этим типом все ясно. На первое свидание он явился на таком велосипеде с маленькими скрипучими колесами. Совсем не по-мужски. Потом, хуже того, сложил велосипед, так что получилось что-то вроде зловещего вида ящика, и приволок его в ресторан, где этот ящик стоял рядом с нами, распространяя вокруг себя дух зла.
– Смешная ты, – сказала Тереза.
– А тот, что сбрил себе брови? – сказала я. Наверное, мне следовало балдеть от него. То есть он был очень современный – диджей или что-то вроде. Но это было все равно что спать со змеей. Мне пришлось сказать ему, как все отвратительно, после чего он выскочил из постели и в негодовании исчез.
– А тот, с зубом? – вспомнила я.
Это был мой «старший», хотя ему вряд ли было больше сорока. Гитарист с длинными, жесткими, как мочалка для мытья посуды, волосами (я в то время осваивала музыкальный бизнес) и очень сексуальный, в лисьей манере. Однажды ночью у него умер кот, и он вышел похоронить его в лунном свете. А на следующий день пришел домой с бриллиантом в переднем зубе.
– А тот, с круглосуточной эрекцией? – спросила я.
– И он был не так уж плох, – сказала она.
– А тот, с которым я была уже в постели, но оба забыли, что…
– Стоп, – вдруг сказала Тереза. – Это невыносимо. Кажется, я плохо тебя воспитала. Почему все это звучит так отвратительно?
– То же самое и я им сказала.
Тереза встала, насыпала в чашку кукурузных хлопьев и поставила ее передо мной.
– Можно подумать, ты никогда не влюблялась. Очень милые были молодые люди, – сказала она, – я помню несколько разбитых сердец.
– Они не в счет, – ответила я. – Оба.
– Почему не в счет?
– Потому что бросили меня.
– Очень даже в счет.
– Нет, не в счет, – сказала я. – То есть, если вернуться к лодкам, они как бы звали меня в лодку, а потом обнаружилось, что там для меня нет места. – Тут я сказала: – И все же я рада, что не проявила опрометчивости и не вышла замуж за кого-то из них. Впрочем, была одна лодка – проплывала в ночи… – Я умолкла. Меня и саму удивило, что я ощутила вдруг настоящую боль—где-то между ребрами и горлом. Я старалась не подать виду, но лицо исказилось от усилий. Тереза изумленно посмотрела на меня.
– Кто? – спросила она. Я не ответила.
– Скажи, – повторила она.
– Ты знаешь, – ответила я, – тот, с которым родство душ…
Мне стало неловко от этого клише, но мое подсознание явно не имело никаких снобистских претензий, так как, произнеся эти слова, я ощутила, что боль усиливается.
– Когда чувствуешь, что что-то идет не так, – проговорила я, – задумываешься, не напутал ли чего Господь Бог, – ведь то, что должно случиться, не случается. А он был Тот Единственный, и теперь это никогда не сбудется, так и умрешь, а живешь-то всего один раз.
– Кто он? – спросила Тереза.
– Это неважно.
Она посмотрела на меня.
– Честно, – сказала я. – Его нет, он давно пропал.
– Ты это серьезно? – недоверчиво и даже рассерженно спросила Тереза. Какое-то время она рассматривала меня. – Кажется, серьезно. Да? Не могу поверить. Где ты нахваталась про «Единственного»? Это заблуждение. Полная чушь. И хотя Дэвид и, как его, Саймон, строго говоря, завершили ряд – это все же не вся история. То есть, возможно, ты сама прогнала их.
Молчание.
– Это все были лодки! – воскликнула Тереза.
– Не кричи.
– Я не кричу, – сказала она. И она действительно не кричала, но для меня ее слова прозвучали очень громко. Потом, уже потише, она спросила: – Ты что, не любишь Эда?
Я задумалась.
– Ну, вроде бы и люблю, если представлю, что он попал в аварию или что-то в этом роде. Если представлю, что он лежит на дороге и умирает, я думаю, что заботилась бы о нем, держала за руку и говорила, как люблю его и как хочу, чтобы моя любовь вернула его к жизни.
