Ромашка для Горыныча - Юлианна Клермон
Так хочется сдаться, нырнуть в эти глаза, как в небо. Утонуть в них, растаять, рассыпаться на миллион осколков и раствориться в своих чувствах. Потому что больше никто не нужен, не интересен, не притягивает к себе так, как он. Никто…
— Что тебе надо, Горин? Чего ты ко мне пристал? — выталкиваю из себя последнюю трезвую мысль.
На глаза, помимо воли, наворачиваются, слёзы. Становится так горько и обидно! Когда воюешь с кем-то, всё кажется намного проще, но воевать с самим собой практически невозможно. Можно обмануть кого-то другого, но как обмануть себя?
Горин всё это время молчит, только склоняется ниже и ниже… И вот уже наши глаза на расстоянии всего нескольких сантиметров, а носы уже практически касаются друг друга.
— Я и сам не знаю, ромашка, почему так залип на тебе, — выдыхает практически в губы, и я не понимаю, что происходит дальше.
Всего на секунду закрываю глаза, не выдержав нахлынувшей слабости, а когда открываю, осознаю, что совершила ошибку. Я упустила ситуацию. Губы мажора всего в миллиметре от моих, и я уже ловлю его дыхание.
Что-то внутри меня дрожит и разбивается, позволяя Горину окончательно сократить расстояние.
Моих губ будто касаются крылья бабочки. Очень нежно, едва ощутимо. Я вздрагиваю, глаза закрываются сами собой. Затаив дыхание, ловлю абсолютно новые ощущения. От каждого нового прикосновения меня как будто бьёт током, но эти разряды такие сладкие, такие желанные. В голове разливается вакуум. В уши будто ваты наложили, ничего не слышу — только очумело бьётся пульс, и сердце трепещет, как пойманная птица. И так хочется податься вперёд, чтобы быть ближе, ярче, слаще…
Ощущаю руки Горина на своей талии. Он крепко прижимает меня к себе, а я скольжу ладонями по твёрдой накачанной груди, касаюсь открытой шеи и провожу пальцами по коротким волосам на затылке.
Дыхание срывается, когда поцелуй становится глубже, и на смену нежным прикосновениям приходят более требовательные, настойчивые, страстные. Я хочу этого… Давно хочу… Горячий, сладкий язык скользит в рот, и я его впускаю. Кто сказал, что нельзя… Почему?.. Не помню… Не я…
С моих губ срывается тихий протяжный стон, и я слышу в ответ судорожный вздох.
По щеке к уху и шее росчерком молнии скользит дорожка коротких, обжигающих поцелуев. И я тону, тону в этих ощущениях. После каждого касания во все стороны бегут миллиарды мурашек, и меня уже реально трясёт. Всё внутри будто закручивается в спираль, тугую пружину. Я вся как пружина. Попробуй скрутить ещё туже, и я зазвеню, тресну, лопну и рассыплюсь на сотни маленьких осколков.
И пусть! Пусть так и будет. Меня итак уже нет. Я — огонь, я — искры пламени, я — кипящая вулканическая лава…
— Совсем обнаглели, бесстыдники! — в уши внезапно врезается противный старушечий визг. — Хоть бы людей постыдились! Ночи вам мало? Так теперь и посерёд бела дня разврат устраиваете?
Я резко трезвею и открываю глаза.
Господи, помилуй, что я творю? Нет, нет, нельзя!
— Егор, стой, стой! — собираюсь с мыслями и упираюсь ладонями в твёрдую грудь.
Он будто не слышит, снова касается губ, и меня едва не накрывает повторно. Кручу головой, уворачиваюсь.
— Нет, нельзя! Стой!
— Ромашка, ты просто охрененная! — хрипло шепчет он.
— Остановись! Стоп! Хватит! — уже буквально кричу.
Наконец, Горин отрывается от меня. Смотрит в глаза, а у самого взгляд тёмный, пьяный.
— Ты нереально кайфовая, — шепчет, а глаза так и шарят по мне. — У меня от тебя крышу напрочь сносит.
Сглатываю. Знал бы ты, Егор, как у меня её сносит… Но нет! Запрет! Табу!
— Отпусти меня, пожалуйста. Я всё равно с тобой никуда не поеду, — прошу и закусываю губу.
Как же хочется сказать совсем другое.
Он отпускает меня медленно, с неохотой. Твёрдые руки скользят по талии, то ли отпуская, то ли лаская, и я держусь, чтобы не закрыть глаза.
— Ромашка… — произносит глухо, и судорожно выдыхает, пытаясь взять себя в руки. — Поехали. Ну, почему ты так упрямишься?
Молчу. Упрямо трясу головой. Как объяснить мажору, если и себе объяснить не в силах, что не будет у нас с ним ничего и никогда? Я для него очередная добыча, ещё непокорённая высота, а вот он для меня — мечта, которая никогда не сбудется. И так больно от этого, что где-то в груди трещат рёбра, пытаясь удержать в клетке бестолково трепещущее глупое сердце.
— Оставь меня в покое! Отвали!
Стараюсь говорить твёрдо, но не нахожу сил посмотреть в глаза. Потому что не могу. Потому что точно знаю, что этот бой я проиграла…
— Ладно, — наконец, говорит он, отступая на шаг. — Делай, как знаешь, ромашка.
— Ты уже достал меня этой "ромашкой"! — бросаю зло.
Да, правильно — нужно злиться. Злость убивает всё то нежное, сладкое, щемящее, что сейчас разливается у меня внутри.
— Достал? — Егор криво усмехается. — О'кей, Соната, как скажешь!
Я, наконец, поднимаю на него глаза, а он отступает и поднимает руки в знак капитуляции. В тёмных глазах сверкают молнии.
На остановке начинается движуха — кажется, подъехала какая-то маршрутка.
Отступаю, отворачиваюсь и бегу к ней. На этот маршрут очередь небольшая, и мне достаётся место у окна. Стараюсь не смотреть, но, когда проезжаю мимо машины Горина, невольно поднимаю взгляд. Он стоит, сложив руки на груди, и смотрит прямо на меня. И мне от этого пристального обещающего взгляда становится очень страшно.
И только по дороге до меня доходит то, что с самого начала лежало на поверхности: откуда он узнал, когда и во сколько меня выписывают, если я даже девчонкам об этом не сообщила, собираясь сделать им сюрприз?!
Глава 10
Когда пришли девчонки, у меня уже всё было готово: по комнате плыл аромат варёных сосисок, в миске красовалась варёная картошка, а из чашки красными боками помидорок-черри подмигивал свежий салатик.
— У-и-и! Сонька! — верещит Алина, увидев меня. — Тебя выписали? Почему не предупредила?
— А мы сегодня к тебе собирались! — сообщает Рита, подбегая следом за Алиной и обнимая нас двоих.
— Девочки, я по вам так соскучилась! — смеюсь и приглашаю их ужинать.
— В честь чего пир? — интересуется Алина, присаживаясь и голодным взглядом окидывая накрытый стол.
Улыбаюсь и неопределённо жму плечами.
— Ни в честь чего. Просто решила отметить степуху и угостить подруг, — перевожу взгляд с Алины на Риту.
Та смущённо улыбается.
— Ну, тогда давайте есть.
Алина берёт вилку и накалывает сосиску.
— Красота! Вкуснямба, — стонет Рита, отправляя в рот кусочек
