Единственное число любви - Мария Барыкова
Кровать в комнате была не застелена, но через минуту я, в одной блузке с отлетевшими пуговицами, оказалась не в кровати, а в большом кресле у стены…
Кирилл стоял возле кресла на коленях, и его губы ласкали меня так, что зрение мутилось. А потом серый свет февраля полыхнул в мозгу пронзительными зелеными вспышками, но мое сознание все еще оставалось ясным, и я отчаянно заставляла себя поверить, что происходящее — явь, и сквозь ослепительный свет пыталась разглядеть того, кто это со мной сделал. В момент последней вспышки я застонала, и горячая ладонь легла на мои губы, словно вобрав в себя стон.
Зрение постепенно возвращалось ко мне, и я увидела над собой лицо Кирилла. Он улыбался. Кажется, слезы бежали по моим щекам, когда я старалась понять и запомнить все оттенки этой улыбки…
Кирилл еще ниже склонился надо мной и, легко коснувшись губами моей щеки, тихо сказал:
— Я не ошибся.
Он выпрямился, и я впервые увидела его обнаженным. Его естество поднималось, но, когда он переносил меня с кресла на кровать, в его движениях не было нетерпения. И я была благодарна ему: он давал мне возможность привыкнуть к тому, что мы близки.
Он лег рядом. Его пальцы, пробежав по моим набухшим соскам, снова спустились вниз, и когда они приоткрыли мое лоно, вся моя жизнь словно сосредоточилась в нем. Я опять не удержалась от стона.
— Ты чудесная, я знал это, — прошептал Кирилл, перед тем как его губы легли на мои.
Я знала, что ничего чудесного во мне нет. Но, лежа рядом с этим мужчиной, я готова была поверить ему. Я по-новому ощущала себя, всю, и даже собственные бедра, которые я всегда считала слишком тяжелыми, сейчас казались мне прекрасными… Мое тело с жадностью впитывало незнакомые ласки и откликалось им.
Бывший муж любил подолгу ласкать мою грудь, именно в один из таких моментов я пережила свой первый оргазм, к которому мы с Игорем шли несколько месяцев. А у Кирилла, впервые прикасавшегося ко мне, все получилось так легко и… почти без моего участия. Внезапно я почувствовала ревность к тем женщинам, что были у него до меня, и она сконцентрировалась на «ассистентке» — единственной, кого я видела.
— О чем ты думаешь? — остановил ход моих мыслей Кирилл.
— О женщинах, которые были у тебя раньше.
— Не стоит думать об этом, — мягко сказал он, но какая-то тень все же пробежала по его лицу, не укрывшись от моего жадного взгляда.
Мне стало стыдно. Между нами еще не произошло настоящей, естественной близости, а я, уже испытавшая оргазм и почти готовая ко второму, думала не о мужчине, который был со мною, а о каких-то неизвестных мне его женщинах.
— Я хочу тебя, — прошептала я навстречу его губам…
Сейчас, по прошествии трех месяцев, вспоминая этот день — когда я, никого не предупредив, бросила дежурство, — я думаю о том, что тогда поразило меня в Кирилле. И поражает до сих пор.
Идя к нему, я, взрослая женщина, конечно, представляла себе, чем может закончиться мой визит. Но я совершенно не представляла себе, как это произойдет. Я просто не знала, что так бывает.
Жадность, мужской эгоизм, нетерпение — все эти качества настолько не свойственны ему в постели, что, не зная других сторон его жизни, я бы, наверное, могла подумать, что он лишен их вовсе. Во время близости он возносит меня на такую заоблачную высоту, где плоть уже почти перестает быть плотью, превращаясь во что-то другое…
Однажды он сказал мне, что чисто физический секс с его жаждой новых тел и непременной борьбой, в которой каждый хочет победить, подчинив себе другого, уже не интересует его. В минуты самых страстных объятий он не давал мне терять ясности сознания, он помогал мне раскрыться духовно и, когда это удавалось, был действительно счастлив. Все это довольно трудно передать словами. Скажу только, что, спускаясь на землю, я почти не могла поверить в то, что я — это я.
Через месяц я уже привычно возвращалась с вечерних дежурств не домой, а в его квартиру. Я написала «привычно», но разве это слово уместно здесь? Разве можно привыкнуть к счастью?..
На работе я никому ничего не рассказывала, но тем не менее вся поликлиника знала, что у меня роман с пациентом. Ко мне вернулась давно утраченная способность радоваться новым вещам: я потратила кучу денег на тряпки и вынесла из своей квартиры ворохи хлама. Образ моего будущего ребенка, темноглазого, как Кирилл, теперь вставал передо мной даже во время приема больных, и за те секунды, на которые я прикрывала глаза, чтобы побыть с ним подольше, мое тело наполнялось желанием. Стараясь сосредоточиться, я поднималась из-за стола и, подходя к окну, смотрела на грязный снег и набухающие почки сирени под окном кабинета.
Я не представляла своей будущей жизни без Кирилла, но с ним мы об этом не говорили. А вообще, он был прекрасным понимающим собеседником, и я, не избалованная радостями общения, легко пересказала ему всю свою жизнь, в которой, как мне теперь казалось, до встречи с ним не было ничего интересного.
Я полагала, что у него, оператора художественного кино, знакомого со многими известными людьми и дружившего с ними, жизнь была совершенно иная. Но Кирилл рассказывал о ней неохотно, обычно переводя разговор на более отвлеченные вещи — например, литературу. После развода с Игорем чтение служило моей главной отрадой, и здесь у нас с Кириллом сразу же обнаружились общие привязанности.
Я уже знала, что когда-то он был женат. Отношений с бывшей женой он не поддерживал, но отзывался о ней тепло. Ревность к его прошлому часто посещала меня, однако я ревновала Кирилла не к бывшей жене, а к каким-то другим женщинам, о которых он не упоминал… Темные богемные страсти мерещились мне, время от времени лишая меня покоя.
Между прочим он упомянул, что в первую чеченскую войну хотел поехать в Чечню военным оператором и не находил себе места, когда по каким-то причинам это не удалось.
Сейчас Кирилл работал над игровым фильмом известного режиссера, но
