Одиночество любимых - Григорий Васильевич Солонец
— Если ты всю ночь, как последняя про…, с кем-то развлекаешься и не можешь вовремя проснуться, то это только твои проблемы! За что я только бабло тебе плачу?! — не унимался хозяин магазина одежды и дюжины торговых точек. Его неистовый рев ветер разносил по всему базару.
Больнее всего Вику резануло незаслуженное, обидное слово «про…», произнесенное к тому же публично. Кровь хлынула к вискам, учащенно забилось сердце. Лишь в самый последний момент она едва сдержала себя, чтобы не послать своего работодателя куда подальше. Виктория понимала, поступи она так в справедливом гневе, то подписала бы себе немедленное увольнение без выплаты отработанных дней. И она молча проглотила обиду.
Сваленный за прилавок товар в тюках, а это были мужские костюмы, брюки, джинсы, рубашки, джемпера, пиджаки, что-то еще по мелочам требовалось быстро рассортировать и развесить. Зимний день короток: не успеешь оглянуться, сумерки уже опускаются. Пятница — предвыходной день, не самый плохой для торговли, особенно после обеда, когда люди возвращаются с работы. Не покладая рук, чувствуя за собой вину за опоздание, трудилась Вика. Когда же ей приспичило в туалет, оставался неразобранным лишь тюк с костюмами.
«Быстро сбегаю по нужде, заодно сигарет куплю, жуть как курить хочется», — решила Виктория и привычно попросив подругу Наташу присмотреть за товаром, помчалась в известном направлении.
Через минут пятнадцать вернулась уже с зажженной сигаретой. Пару раз затянулась и, бросив взгляд в угол прилавка, обомлела: баула с костюмами не было.
На месте не оказалось и Натальи.
«Что за дебильные шутки? Спрятала товар и скрылась», — нехорошо подумала про подругу Виктория.
А вот и Натаха, как ни в чем не бывало, идет с бумажным стаканчиком кофе в руке, улыбается. Довольная, что разыграла.
Актриса из нее неплохая получилась бы. Удивленно насупила аккуратно выщипанные брови, для убедительности в недоумении развела руками, театрально заявив о неодушевленном тюке как о живом существе:
— Так он же здесь стоял…
Когда через минуту выяснилось, что товар никто не прятал, а его попросту, скорее всего, украли, столпившиеся вокруг плачущей Вики женщины-продавцы стали выдвигать различные версии и вспоминать, кто и что подозрительное видел.
— Трое нерусских парней тут ошивались. У меня еще спрашивали почем джинсы, — первой заговорила Болеславовна, трижды бабушка, торгующая на вещевом рынке со дня его открытия.
— Цыгане это. Точно их загребастых рук дело! — уверенно заявил председатель ветеранской организации ЖЭКа Гуринович, по пятницам подменявший жену за прилавком. — Весной на пятом ряду они дорогой столовый набор сперли. Группой работают: двое хозяина отвлекают, просят что-то показать, а третий у них за спиной резво орудует. Положил товар в сумку и растворился в толпе.
— Где обещанная видеокамера? Она все бы зафиксировала, — подал кто-то дельную мысль в форме риторического вопроса.
Но Вика особо не вслушивалась, что и кто говорит. В голове крутились мысли: «Кто это мог сделать? Как за считанные минуты бесследно пропал отнюдь не маленький мешок, когда вокруг столько людей?»
Этот вопрос был первым, который задали в милиции, куда Вика в тот же день обратилась. Неохотно приняв заявление и заодно пожурив за непростительную беспечность, стражи порядка ничего не обещали, сказали лишь, что если что-то у них будет, непременно сообщат.
Вечером позвонил еще более разъяренный, чем утром, Сучков. Не стесняясь в крылатых выражениях, как он называл матерную речь, поставил ультиматум: если за выходные товар не найдется, с понедельника он включает счетчик.
— Что б ты знала, там фирменные, недешевые костюмы. С процентами больше трех тысяч баксов набежит. Как ты будешь расплачиваться, даже не знаю. Так что ты, красавица, у меня в долгах теперь, как в шелках, — по-хамски самодовольно хмыкнул в трубку и отключился.
В плохом настроении она вечером наорала на уже почти взрослого сына за плохую отметку в дневнике и разбросанные вещи. И впервые получила отпор в том же гневном тоне:
— Злая ты, будто и не мама, а мачеха! Папа никогда так со мной не разговаривал. Теперь я понимаю, что это из-за твоего дурного характера он от нас ушел.
Эти слова прозвучали, словно выстрел в доме, где давно уже холодно — в прямом и переносном смысле. Мишенью опять стала она, бывшая жена с 20-летним стажем и, как выясняется, плохая мать.
«Может, и впрямь, я во всем виновата? От хороших жен мужья не уходят, — не раз слышала она в детстве от бабушки, выговаривавшей своей старшей дочери, ее маме, что та запустила домашнее хозяйство, свалив на старушку и стирку, и уборку, и готовку. — Наверное, с генами и мне эта свобода от домашней каторги передалась, — с грустной иронией подумала. — Хотя нельзя сказать, что она совсем уж разленилась и за холодную воду не бралась. Когда с Виктором еще спали вместе, готовила ему и вкусные борщи, и рубашки вовремя стирала, и порядок в доме поддерживала. А когда по бабам стал шляться, деньги спускать на стороне, то руки сами отказались что-либо хорошее делать для него. За выяснением отношений и сварами часто не до сына было, вот он и рос сам по себе. Замкнутый, настороженный, нередко раздражительный, нервный, не ждущий дома ничего хорошего.
Вот и сейчас накричал на нее, почти как Сучков. И убежал куда-то, хлопнув дверью. Она снова совсем одна в доме. Даже печку не растопил. Вернувшись со школы, бездельничал, уткнувшись в свой компьютер. Теперь ей с этими полусырыми дровами, будь они неладные, морочиться. Где этот керосин, хоть немного смочить бы их, может, тогда загорятся?»
Позвонила Наташа. Виктория обиделась на нее и вначале думала не отвечать. Ведь это она «проворонила» злосчастный товар, ее же попросила присмотреть за прилавком. А она ушла за своим кофе, якобы бросив кому-то фразу: поглядывайте, я скоро. Вот и вправду: у семи нянек дитя без глазу.
— А ты не допускаешь мысли, что эту кражу организовал Сучков? — огорошила ее Наталья, когда она все-таки ответила на звонок.
— Зачем ему лишние хлопоты, милиция и все такое? — вопросом на вопрос ответила удивленная Вика.
— У меня, конечно, нет прямых улик, доказательств, — словно эксперт-криминалист начала подруга. — Но чует моя душа, что Толян неровно к тебе дышит.
Услышанное вызвало у Виктории приступ смеха.
— Спасибо, хоть ты подняла мне настроение. По твоей логике он от неровного дыхания обматерил меня утром на весь базар? Аха-ха-ха, я не могу…
— Ты же знаешь, какой он эмоциональный… Наверно, в роду были кавказцы. Но если бы ты ему была совсем до фени, во-первых, он бы тебя не держал, а давно выпер, не прощал бы
