у самой ручки. Это был голос Ахмада. Он что-то говорил по арабски, срывающимся на рыдания голосом. Я все же приоткрыла тихонько дверь и увидела его сидящим на коленях перед игрушками. Голова опущена, волосы упали на лицо, большие руки дрожат. Медленно подошла сзади. Не знаю как я решилась, как осмелилась, но мои ладони легли на его плечи и он рывком обернулся ко мне, обнял мои колени. Я опустилась вниз, на пол, обхватила его голову руками, прижимая к себе. Мне было нечего ему сказать. Любое мое слово не могло ничего изменить и не могло исцелить. Я лишь гладила его по волосам, прикасалась к шраму на лице, перебирала пряди на затылке. А он плакал. Как ребенок. И не было в этом ничего отталкивающего, ничего, что вызвало бы презрение или отторжение. Наоборот еще никогда Ахмад не казался мне настолько человеком как сейчас. Никогда он еще не был близок ко мне. — Я не был рад их рождению. Я месяцами не входил в детскую. Я не понимал почему Аллах наказывает меня настолько, что именно мои дети слепы…А мои жены мертвы. — Но ведь все изменилось? — Да…все изменилось. В какой-то момент я вдруг понял, что живу только ради них. Ради чего мне теперь жить… Обхватила его лицо руками и приподняла, заставляя смотреть на себя. — Твоя вторая дочь… — Она тоже умрет… — НЕТ! — горячо возразила я, — НЕТ! Она не умрет. Она уже выжила. Надо верить в хорошее, наши мысли материальны. Нельзя думать о плохом, нельзя поддаваться отчаянию. — Когда-то один маленький мальчик верил…Он верил, что все будет хорошо, что солдаты хорошие, что они не тронут женщин и детей. Он ошибся…Они насиловали женщин и девочек на глазах у их сыновей, они пытали и издевались над стариками, выкалывали им глаза и вытаскивали кишки из их животов. Одну из женщин изнасиловали на трупе ее убитого отца, а девочку…девочку терзали на глазах у деда. Потом им обоим отрезали головы, как свиньям на бойне. Мальчик все это видел, видел как убивали его мать, как убивали братьев….он спрятался, думал его не найдут. А его нашли. Его пытали каленным железом, тушили об его кожу окурки, жгли его половые органы, били ногами и палками. Он чудом выжил…. С тех пор он не верит в хорошее. Он разучился верить. Его сделали уродом, кастратом и моральным чудовищем. Я знала о ком он говорит…он говорит о себе. Этот мальчик он. Маленький Ахмад ибн Бей. Вот что с ним сделали. Мои пальцы вытерли слезы с его щек, провели по скулам. Дотронулись до шрама. Он дернулся, но я не убрала руку. Повторила кружевной узор из рытвин и узлов, потом подалась вперед и прижалась к шраму губами. Нежно прошлась вдоль щеки. Большое тело мужчины дрожало от моих прикосновений. Он молчал, позволяя мне трогать, гладить, зарываться в его волосы. — Мальчик превратился в красивого мужчину…у него родились дети несмотря ни на что… и он умеет сострадать и плакать. А значит у них ничего не получилось. Добро побеждает зло… — Разве это не уродство? Схватил меня за руку и прижал к своей щеке. — Красота в глазах смотрящего…не тебе судить о красоте. Пойдем в спальню, Ахмад…хочу гладить твои волосы и смотреть на звезды. Это была первая ночь когда он лежал на моей груди и мы молчали до самого утра. Первая ночь, когда мне не хотелось сбросить его руки, не хотелось уйти к себе, убежать от него, спрятаться. Мне хотелось быть рядом. *** А утром, во время завтрака он вдруг встал во весь рост и громко сказал. — По окончании траура я хочу жениться. И посмотрел не на меня… а на Лами. Несколько секунд она ошарашено ковырялась в тарелке, а потом триумфально улыбнулась. А я медленно погрузилась в грязное болото разочарования.
Глава 16
— Я женюсь на Аллаене. Обряд никах будет совершено сразу после истечении траура! Такова моя воля! Встал из-за стола и обвел гостей взглядом. Всех, кто сидел под поминальным шатром, растянутым прямо в саду с задней стороны дома. Лами распахнула глаза и застыла, лицо тети превратилось в восковую маску. Ее черный платок сливался с серым оттенком кожи, а большие черные глаза окруженные черными кругами напоминали две впадины. Раньше я думал, что страдания отложили отпечаток на ее внешность. Сейчас я склонен был думать, что своими страданиями она упивается как некоторые своим счастьем. Стало очень тихо, смолкли все разговоры. Теперь все смотрят в нашу сторону. То на меня, то на Вику…К черту! Больше она для меня не Аллаена! Пусть будет проклят кто угодно…но не она. Протянул руку, показывая ей жестом встать, и она молча подчиняется. Хрупкая, как снежный цветок, нежная, такая ранимая и в то же время такая сильная. Достаю из кармана кольцо мамы. Красное золото с небольшим камнем из бирюзы. Мама очень любила его хоть оно и простое. И это все что у меня от нее осталось…Я никогда не думал, что захочу его надеть кому-то на палец. Это было совершенно неприемлемо для меня до этого самого момента. Нет…скорее до момента пока пальцы Вики не коснулись моего лица нежно поглаживая мои шрамы и создавая у меня иллюзию, что там, где они касаются рубцов больше нет… я не уродлив как сам Сатана — Дай мне свою руку. Протянул ей ладонь, и она вложила в нее свои прохладные подрагивающие пальчики. Медленно надел на безымянный кольцо, нисколько не сомневаясь, что оно подойдет. Я был в этом уверен. Тонкая рука, тонкие пальцы… — Это кольцо моей матери. Теперь оно принадлежит тебе…Скажи нам всем свое имя, которое ты получила после принятия ислама? Да, я никогда не спрашивал, потому что для меня она была Аллаеной, неверной Викторией, кем угодно только не моей женщиной, не моей законной женой. — Джанан Судорожно глотнул воздух и ощутил как сдавило что-то внутри, как заболело под ребрами, как захотелось закричать и не смог…только смаковать ее имя, смаковать и понимать насколько оно созвучно с тем, что я чувствую к ней. Сердце, душа, Джанан… — Джанан станет моей законной женой едва наступит начало летнего месяца. Готовьтесь к свадьбе. Встретился взглядом с девушкой и увидел как ее глаза наполнились слезами. Наверное, это были для меня самые дорогие слезы. *** — Я знаю, что ты в трауре, мой дорогой сын. Но нам нужно поговорить… Самида нарушила мое одиночество. Я застыл за столом с фотографией моей
