Кэтрин Харви - Бабочка
Они вместе дошли до двери. Надели жакеты. Становилось темно и холодно. Улица была полна машин.
— Еще одна вещь, — добавила Труди после того как они обнялись и готовы уже были расстаться. — В «Бабочке» можно заказать любую комнату, не только гостиную. Есть спальня, ванные, есть бар в стиле Дикого Запада с опилками на полу и музыкальным автоматом. Подумай. — Труди подняла воротник, посмотрела на Джессику и улыбнулась.
По дороге домой Джессика только об этом и думала. Бабочка. Войдя в дом, она настолько была поглощена своими мыслями, что не услышала, как муж зовет ее из кабинета. Он вышел в холл и снял очки.
— Дорогая? С тобой все в порядке?
Она обернулась.
— Что? Да, конечно.
Он подошел к ней с раскрытыми объятиями.
— Должно быть, холодно на улице, ты раскраснелась. Джессике нравилось, когда Джон ее так обнимал. Его объятия были теплыми и крепкими. В доме вкусно пахло: экономка готовила обед. Джессика решила забыть о глупостях, что ей рассказала Труди.
— Как встреча с Труди? — спросил Джон, когда они, взявшись за руки, пошли в кабинет.
— Прекрасно. Девичьи разговоры. — Джессика отпустила его руку и решила разобрать почту. В первом конверте было приглашение на благотворительный вечер в доме Беверли Хайленд. Джессика и Джон уже бывали у нее. Беверли Хайленд часто устраивала приемы, чтобы собрать деньги на благотворительные нужды или привлечь внимание общественности к какому-нибудь важному вопросу. Предстоящий вечер должен был помочь президентской кампании телевизионного проповедника.
— Я думаю, нам надо пойти, Джесс, — сказал Джон, когда увидел, что она читает. — Его преподобие — достойный человек. Я был бы рад увидеть его в Белом доме.
— Да, — рассеянно ответила она. Джон сел и включил телевизор. Она смотрела на приглашение и не видела его. Беверли Хайленд имела репутацию борца за твердые моральные устои и общественную нравственность. Что бы она сказала, если бы узнала, что творится на втором этаже магазина Фанелли?
Бабочка. Место, где осуществляются ваши мечты…
— Это дорого, — сказала Труди. — Но ты можешь себе позволить. Стоит столько же, сколько членство в элитном загородном клубе. Шикарно, продумано до мелочей. Ты надеваешь браслет в магазине, и по нему тебя отличают специальные служители. Ты присутствуешь на показе моделей, выбираешь мужчину, отмечаешь его на листке бумаги, а также указываешь дополнительные требования, например, хочешь быть в кринолинах или встретиться с Дон Жуаном. Когда все готово, за тобой приходят.
Джессика встряхнула головой, чтобы отогнать это наваждение, и продолжила обзор почты. Вдруг она услышала, как диктор телевидения упоминает ее имя.
Она обернулась как раз в тот момент, когда ее показывали на ступеньках здания суда. Окруженная репортерами и зеваками, она горделиво говорила о своей победе над Уолкером. Камера снимала ее под таким углом, что Джессика выглядела высокой. На ее лице было написано упоение победой. Она казалась воплощением уверенности в себе и в своих силах. Затем на весь экран показали фотографию. Микки Шэннон целует своего адвоката в зале заседаний.
— Сегодня, — говорил комментатор, — миссис Фрэнклин была, несомненно, объектом зависти миллионов поклонниц Микки Шэннона…
Экран внезапно погас. Джон резко встал, обернулся и посмотрел на Джессику. Она похолодела от ужаса.
— Я не могу поверить, что ты позволила это, — сказал он. — Унизила себя и меня.
— Джон, я…
Он вышел из комнаты. Джессика пошла за ним.
— Подожди. Я ничего не могла сделать. Это произошло так внезапно. Мы были так рады, что суд решил в нашу пользу…
Он посмотрел ей в лицо.
— Во-первых, я не одобряю, что Шэннон — твой клиент. Джессика, ты знаешь, что я категорически против, и продолжаешь представлять его. Ты продемонстрировала поразительное отсутствие здравого смысла.
— Микки — нормальный человек.
— Господи, ты только посмотри на него, Джессика. Рокер, к тому же, наверное, и наркоман.
Про себя она подумала: Микки не наркоман. Он даже снимается в телевизионных роликах против употребления наркотиков.
— Если ты думаешь, Джессика, что подобная реклама пойдет на пользу твоей конторе, ты, к сожалению, заблуждаешься. Просто к тебе начнут обращаться разного рода типы с подмоченной репутацией. Ты станешь посмешищем.
— Каждый человек имеет право на адвоката, — сказала она.
— Да, но этим адвокатом не должна быть моя жена. Я глубоко расстроен случившимся, Джессика. Если ты не возражаешь, я пообедаю сегодня один.
Он собрался уйти, но она поймала его за руку.
— Джон! Пожалуйста, не будь таким.
— А каким я еще должен быть, обнаружив дома такое? — Он указал ей на телевизор. — Завтра утром у меня очень важная встреча, Джессика. Я приду на нее, сопровождаемый слухами о бестактности, которую допустила моя жена.
Ей хотелось сказать ему что-нибудь важное, убедить, что сегодня утром в суде не произошло ничего ужасного, что он не прав относительно Микки Шэннона, что она корректно ведет себя, занимаясь адвокатской практикой. Но голос ей не подчинялся. Она была подавлена, в глазах стояли слезы.
— Извини меня, — прошептала она. — Я не хотела, чтобы так все вышло. Ты прав. Мне нужно было проявить больше здравого смысла. Больше подобное не повторится, я обещаю.
Он смотрел на нее еще некоторое время.
— Успокойся, девочка, — сказал он. — Слушай, меня неделю не было дома. Давай не будем ссориться, а?
Она почувствовала волну облегчения и засмеялась. Джон обнял ее.
— Какая все это ерунда. Семь лет назад Микки Шэннон все бы отдал, чтобы его кто-нибудь снял. А теперь он фотографам камеры бьет. Наглец.
Джессике хотелось возразить ему, потому что все в шоу-бизнесе знали, какой мерзавец Лес Уолкер. Кому бы понравилось, если бы ему не давали шагу ступить ни днем, ни ночью, то и дело ослепляя вспышкой.
— Вот что я тебе скажу. — Джон поднял ее лицо за подбородок, чтобы поцеловать. — Почему бы нам не отложить ненадолго обед и не пойти сначала в спальню?
Все их стычки обычно заканчивались постелью. Таким образом Джон давал ей понять, что простил ее. Джессика лежала в темноте, и у нее возникло чувство, что ничего не решено, что проблема осталась. В такие минуты Джессика успокаивала себя своей сказкой о безымянном ковбое в баре.
Она шла по усыпанному опилками полу к своему улыбающемуся сказочному ковбою. Но в этот раз ее обожгла мысль: это может стать явью…
Сан-Антонио, Техас, 1952 год
— Видишь, — сказала Кармелита, поднимая листок к глазам Рэчея. — Вот так получается ровно тысяча. Когда ты вот так выписываешь цифры, они ничего не значат. Но когда ты их выписываешь таким образом, — она ткнула в листок огрызком карандаша, — пять раз по восемь в этой колонке, потом два раза по восемь, потом здесь, они складываются, и получается тысяча.
Рэчел, не отрываясь, смотрела на листок, вырванный из дешевенького блокнота, и слабо улыбалась.
— Ах, бедняжка, — сказала Кармелита, откладывая карандаш и бумагу и обнимая подругу за плечи. — Не волнуйся. В этот раз он приедет. Я просто знаю. Мне приснилось сегодня ночью.
Но Рэчел увернулась из-под ее руки и пошла к окну. Оно было таким грязным, что через него мало что было видно. Но разглядеть машины на улице можно. Разглядеть, как подъезжает форд Дэнни.
Так она стояла уже четвертый вторник подряд. Уже четвертую неделю она работала на Хэйзл.
— Почему он не приезжает, Кармелита? Почему он даже не звонит? Как будто он забыл меня!
Мексиканка горестно смотрела на свою соседку по комнате. За месяц, что они жили в одной комнате, девочки стали близкими друзьями. С одной стороны, они были самыми молодыми в заведении. Кармелите только что исполнилось пятнадцать. С другой стороны, обе жили надеждой, что их заберут отсюда любимые мужчины. Кармелита не видела Мануэля четыре месяца. Но она знала, что он не забыл ее и все еще в Сан-Антонио. Он регулярно забирал ее заработок у Хэйзл.
— Не знаю, подружка. Мужчины бывают заняты своими делами, понимаешь? Может быть, он зашел, а ты с клиентом.
Рэчел с отрешенным видом продолжала смотреть в окно. Она была слишком худой. Если четыре недели назад Хэйзл пожаловалась, что она тощая, то теперь от Рэчел осталась лишь тень. Но на работе это не сказалось. Рэчел обнаружила, что некоторые мужчины любят именно таких девушек. С тоненькими руками и ногами, выпирающими коленками она выглядела моложе четырнадцати лет. По-этому Хэйзл заставляла ее заплетать волосы в косы и не разрешала пользоваться помадой.
Если он не приедет сегодня, — решила Рэчел, — я убью себя.
— Смотри, — Кармелита открыла в блокнотике чистый лист бумаги. — Сейчас я покажу тебе фокус поинтересней.
Рэчел смотрела, как Кармелита быстро заполняет листочек цифрами. Она понимала, что Кармелита старается отвлечь ее от мыслей о Дэнни. Кармелита, как никто, знала, какую боль она чувствует. Мир существовал не для них, и две маленькие отверженные находили утешение только друг у друга.
