Ты — мой грех - Юлия Гауф
— Засунь его себе…
— В жопу, — договорил Руслан, и рассмеялся. — Ладно, угомонись. В этом притоне, который называется клуб, тебе нечего делать. Не хочешь у меня жить? Сниму тебе квартиру, с сестрой помогу.
— Я же сказала, что мне ничего не нужно от тебя!
— А теперь про белый флаг, красивая моя. Если ты соглашаешься на мое предложение, завтра ты встретишься с братом. Я выбил вам свидание. Вместе поедем в колонию, правда выехать придется в четыре утра, но ты ведь привыкла не спать ночами. Сегодня купим ему продукты, передашь посылку. Не думаю, что ты в состоянии баловать его, только сигареты наверное и отправляешь. Ну так что? С меня — свидание с братом, трехчасовое, между прочим, доставка туда-обратно, а с тебя — согласие жить в съемной квартире вместе с сестрой. Даже спать за это со мной не нужно. Твой ответ?
8
РУСЛАН
Приехал я к дому Любы в три пятьдесят. Вышел из машины, и закурил сигарету.
Местечко пиздецовое. За домом слышен пьяный смех какой-то гопоты — подростки бухают, видимо; неподалеку припаркована раздолбанная «шестерка», в ней девка оседлала парня. Трахаются.
Интересно, Люба выйдет? Если не выйдет — нужно забить. Я привык держать свое слово, так что если она не поедет со мной, то никакой квартиры, и вообще ничего. Нужно будет просто о ней забыть. А по уму, лучше бы мне и сейчас за ней не носиться, не для меня она. Но тянет. Хочу — и все тут.
Ровно в четыре Люба вышла из барака. Одета на удивление скромно, прямо как монашка — широкая рубашка и свободные джинсы. На руках — спящая Диана. Вышел, забрал у Любы ребенка, и устроил на заднем сидении.
— Привет, — прошептал.
— Привет. Можешь говорить нормально, Дианку только крики разбудить могут. Она привычная, не проснется от простого разговора.
— Ну ок, — завел машину, вырулил с этой убогой улицы с разбитыми фонарями, — значит, забились? Свиданка с братом в обмен на твой переезд?
— Наш с Дианой переезд. И ты не будешь приходить к нам как к себе домой, без всяких дубликатов ключей, хорошо? А еще я потом верну тебе деньги.
— Обойдусь.
— Я настаиваю, — нахмурилась Люба.
— Ладно, — отмахнулся.
Все равно не возьму. Да и не вернет она мне бабло за квартиру, где она тридцать пять тысяч в месяц возьмет? Уж точно не заработает. А если и заработает, то не потянет и за квартиру платить, и сестру содержать.
— Непривычно выглядишь.
— Не нравлюсь? — усмехнулась она.
Оглядел ее еще раз — сидит скромно, ноги на панель не закидывает, и одета в кои-то веки не как малолетняя шлюха. Никаких коротких топов, шорт, юбок. Они заводят, конечно, но в то же время бесят. Такое нужно дома носить, а не по улицам полуголой шастать.
— Нравишься. Но непривычно.
— Спецом так вырядилась. Все равно менты будут обыскивать, когда в колонию приедем, облапают всю. Не хочу им удовольствие доставлять. Пусть не красивую девку мацают, а монашку, — подмигнула она мне.
Ну кто бы сомневался. У Любы всегда была странная мотивация.
— А где передача? — она обернулась назад. — Мы же вчера покупали с тобой продукты!
— В багажнике. Я все приготовил, упаковал как положено.
— Спасибо, — буркнула она. — Кстати, я Леше не только сигареты посылала, но еще и бритвы, сухое молоко, и все такое. Ты был не прав вчера. Правда, с сигаретами странность — он не курил раньше, противником всего этого был. А потом позвонил из колонии, и попросил сигарет побольше. Зря начал, потом сложно будет бросить.
— В колониях сигареты — местная валюта, Люб. Может, твой брат и не курит, но многое можно на сигареты обменять.
— Понятно.
— А твоя мама хоть знает, что ты сестру с собой взяла?
— Мама? Да ей плевать, что Дианы ночью дома не было, — Люба дернула плечом. — Не хочу об этом говорить.
Помню её мать, как-то раз в участок за Любой не брат явился, а Надежда Михайловна, вроде так ее зовут. Красивая женщина, хотя по слегка одутловатому лицу было видно — любит выпить. Плаксивая, не злая, на Любу не орала как другие мамаши на своих детей бы орали в таком случае. А вот Люба на нее волком смотрела, тогда меня это удивило.
— Почему ты так к своей матери относишься?
— Я же сказала, что не хочу об этом говорить!
— И все же? Я не отстану.
— Потому что она пьет, что тут непонятного?
— Приятного мало.
— Разумеется. Я пыталась ее вытащить, кодироваться водила, но толку никакого, — процедила Люба, отвернувшись от меня. — Только закодирую ее, уйду на работу спокойная и радостная, а дома мои сбережения. Я их прятала, на видном месте не оставляла, но у мамы и отчима будто нюх на деньги, ей Богу. За шкаф, блин, где обои на стене отошли, деньги схоронила. Пришла домой — они пьяные, денег моих нет. И такое было не один раз. Я просто устала ее любить, вот и все. Доволен?
Логично. Сам бы, наверное, руки опустил. Но тот взгляд я помню, Люба тогда даже не работала, школьницей была. А на мать свою с ненавистью смотрела. Причем, ненависть была лютой.
— И это все? Помнишь, ты первый раз ко мне в кабинет попала… лет четырнадцать тебе было, или пятнадцать, когда ты с подружками из продуктового что-то сперла? Тогда твоя мать за тобой явилась. Я думал, что ты ее ударишь, так смотрела на нее. А она тебя обнимать лезла, по голове гладила.
Не стал Любе передавать слова своего напарника, заставшего эту сцену. Любу он назвал начинающей неблагодарной шлюхой, а ее мать — бедной женщиной, которая понятно почему пьет. С такой дочерью любая забухает.
— Тебе так любопытно? Ну ладно. Я с мамой год тогда на ножах была, и все из-за Дианы. Мне тринадцать было, когда она ее родила. Папы на втором месяце маминой беременности не стало, мама в депрессию впала, — Люба заговорила глухим голосом. — Я пыталась ее поддерживать, мама папу очень любила, и я боялась, что она… ну, за ним пойдет. В окно, например. Сидела с
