Вознесенная грехом - Кора Рейли
Заметив меня, Марселла выпрямилась и села, скрестив ноги и вытянувшись как по струнке. Ее блузка была помята, а брюки покрыты грязью, но ей все равно удавалось выглядеть роскошно. Дерьмо. Эта девушка по-прежнему умудрялась казаться равнодушной и вести себя как чертова светская дама в этой гребаной конуре.
Собаки заскулили и запрыгали в клетках, желая получить еду. Но это была работа Грея, не моя. Я подозревал, что он мучился от похмелья после вечеринки. Позже я пошлю одного из про́спектов убрать тут все.
Я остановился перед клеткой и несколько минут молча разглядывал девушку в ней. К несчастью, Марселла тоже смотрела на меня, скрывая свой дискомфорт, если она его испытывала.
– У тебя красные глаза. Ты плакала?
– Они красные, потому что я всю ночь боролась со сном. Я не закрою глаза, когда вокруг так много отвратительных животных, – она сделала паузу. – Не говоря уже о собаках.
Я улыбнулся.
– Твои оскорбления – жемчужина для меня. – Она соскользнула с будки своими элегантными ногами балерины, стараясь держаться подальше от лужи мочи, и схватила туфлю. Пришлось сдержать распирающий меня смех из-за ее упорного желания держать эту туфлю ближе к себе.
– Я не стану искать вторую туфлю, какими бы дорогими они ни были. И никого не волнует, как ты выглядишь. В ближайшее время тебе не понадобится дизайнерская обувь. – Нельзя не отметить, что эта девушка выглядела как секс-бомба даже в разорванной одежде. Вероятно, даже в мешке из-под картошки она выглядела бы как чертова модель.
Марселла ухмыльнулась и направилась ко мне, ее бедра покачивались из стороны в сторону, гипнотизируя, пока она не остановилась рядом с решеткой. Прошлой ночью, когда я застал Денвера, мочившегося на будку, на мгновение мне удалось заглянуть за высокомерную маску Марселлы, но сейчас выражение ее лица снова было стальным.
– Судя по тому, как ты продолжаешь меня разглядывать, тебе не все равно. Я всю ночь думала о тебе…
Я приподнял бровь.
– Я не выпущу тебя только ради того, чтобы трахнуться по-быстрому, неважно, насколько ты привлекательна. Но хорошая попытка.
Ее губы сжались.
– Я скорее буду ночевать в конуре с этими собаками, чем пересплю с тобой. Но вижу, ты много думал об этом.
В ее глазах было столько высокомерия, что мне пришлось подавить желание распахнуть дверь и прижать ее к себе, чтобы заткнуть.
– Рано утром я поняла, где видела тебя раньше. В клубе несколько недель назад. Ты смотрел на меня так же, как и все мужчины: словно был готов продать почку за ночь со мной.
Я ухватился за прутья, усмехнувшись.
– Черт, ты охренеть как тщеславна. Я наблюдал за тобой, потому что искал возможность похитить.
Марсселла обхватила прутья ниже моих пальцев, наклонившись вперед так, что наши лица стали намного ближе. Верхние пуговицы ее шелковой блузки были оторваны, открывая мне вид на декольте и соблазнительную выпуклость груди. Я оторвал от нее взгляд, но встретился с душераздирающими глазами. Я никогда не видел таких голубых глаз, как у Марселлы, с более темным кольцом вокруг радужки. Никогда не видел такой безупречной кожи, почти перламутровой, особенно на фоне ее черных волос. Словно она и вправду вышла из сказки. Из очень грязной[11] сказки для взрослых. И впрямь Белоснежка.
– Но не поэтому ты не мог оторвать от меня глаз. Мне знаком взгляд, с которым ты смотрел на меня. Можешь отрицать это сколько угодно, но готова поспорить, ты фантазировал обо мне после той ночи.
Я хотел бы, чтобы она ошибалась. Но девчонка была права. Она была настолько красивой, что даже после ночи, проведенной в конуре без доступа к ванной, делала расфуфыренных девушек из клуба похожими на помойных крыс.
– Твоя красота не вытащит тебя отсюда и не спасет.
Улыбка Марселлы стала шире, будто она знала больше, словно была уверена, что ее спасут.
– Даже твой отец не найдет это место, если ты на это надеешься. Он тебя не спасет, – продолжил я.
– Мой отец спасет меня. И он убьет каждого, кто встанет у него на пути. Каждого мужчину, каждую клубную девушку, даже твоего младшего брата. Он убьет их так жестоко, как только сможет, а мой отец самый искусный человек, когда дело доходит до жестокости, Мэддокс. Ты будешь смотреть, как они истекают кровью у твоих ног, а их внутренности будут разбросаны по полу, как конфетти. Грей умрет, и в последние мгновения своей жизни ты будешь слушать его крики и чувствовать вину за то, что навлек это на себя и на него.
Ее слова застали меня врасплох, особенно их ярость и свирепость. Эта девушка не выглядела так, будто избегала темной стороны жизни, но я сомневался, что она когда-либо видела кровь и смерть, во всяком случае, не так, как я.
Ее слова показали и то, насколько внимательной она была на самом деле. Увидев наш секундный разговор, она сразу поняла, как сильно я оберегал Грея, и попыталась использовать мою заботу о нем против меня. Она была хороша и куда более опасна, чем я думал. Мне стоило быть осторожнее рядом с ней по многим причинам.
– Думаешь, что знаешь обо мне все, да? Но ты ни черта не знаешь, Белоснежка, – прорычал я. Брови Марселлы взмыли вверх. – Я знаю, на что способен твой отец. Ты только слышала истории, а я видел его в действии. Я видел, как он расчленял и сдирал кожу с моего отца и его людей, когда я был маленьким мальчиком. Я стоял на коленях в их крови, пока твой папаша кромсал их трупы, как чертов маньяк. Я обделался в штаны от страха, что он найдет меня и тоже убьет. Я продолжаю слышать их крики в своих кошмарах. И ты хочешь сказать мне, будто я не знаю, на что способен твой отец?
Впервые мои слова прорвались сквозь холодную красивую маску Марселлы. Ее лицо смягчилось от осознания, затем понимания и, что еще хуже, сострадания.
Вид более мягких черт ее лица был похож на удар кулака в живот.
Марселла
Я слышала истории, бесчисленные версии этого события. Когда люди моего отца рассказывали мне их, они прославляли папу и его поступки, словно он был сверхчеловеком. Когда посторонние шептались о том случае вполголоса в моем присутствии, даже в их словах слышалось уважение и нездоровое восхищение. И каждый раз, сталкиваясь с этой историей, я испытывала гордость. Сейчас же, впервые в своей жизни, я не гордилась поступком отца. Впервые я увидела другую сторону монеты: очень кровавую, болезненную правду.
Слова Мэддокса были жестокими, но в его голубых глазах я увидела боль, которую вызывали воспоминания. Не хотелось представлять, насколько было ужасно маленькому мальчику смотреть, как убивают его отца, особенно таким жестоким способом.
Я скрывала свои чувства, не желая испытывать жалость к человеку, который меня похитил. Какой бы жестокости он ни подвергся в детстве, это не оправдывало его
