Если бы - Оксана Фокс
Глава 11
Василина привыкала к чёрному району.
В коричневом доме с алой входной дверью на пересечении Первой авеню и восточной Сто семнадцатой улицы жили пожилые американцы. Они подозрительно рассматривали её – единственную белую в квартале. Но вскоре привыкли, стали здороваться. Пережив молчаливые смотрины, она познакомилась с соседкой с третьего этажа. Одинокая леди жаловалась на боли в спине, и Лина иногда выгуливала её бойкого фокстерьера в парке, а собираясь за продуктами, брала список миссис Бэнкс.
Работа появилась внезапно.
За два с половиной доллара громоздкие ландроматы в подвале дома отлично стирали и сушили, но обходиться без утюга Лина не умела. Войдя в дверь ближайшего магазина электротоваров, она застала бурную сцену. Темнокожий юнец швырнул фирменную кепку в мусор, растолкал покупателей, и выбежал на улицу.
Помедлив, Лина вынула из рюкзака резюме, и протянула сухому индусу в мятом костюме. Хозяин разворошил корзину с мусором:
– Будишь продавцом, сичас?
Набрав воздух, она кивнула. Скупыми фразами он обозначил оплату и часы, скрепил уговор отрывистым рукопожатием, и указал на дверь за прилавком. Лина забыла про утюг и натянула кепку с запахом пота и сосисок. Семь часов думала только о том, как запомнить сотни названий, и только дома сообразила: семь долларов в час едва покроют аренду. Она приуныла, но рассудила, что может подрабатывать, обучая живописи или рисуя на заказ, как только освоиться.
Лина работала в магазине продавцом второй половины дня и уборщицей после закрытия. Бесконечно терялась в моделях и технических характеристиках фенов и плоек. Видов утюгов оказалось слишком много для тривиальной функции разглаживания. Временами она ничего не соображала, путалась и запутывала покупателей, трудно привыкая к намешенному американскому языку с небрежными окончаниями, игнорированием артиклей и времён, а то и вовсе испанскому.
Ничего не получалось. Всё валилось из рук. Лина ожидала увольнения, когда в разгар дня – любимое время хозяина выяснять отношения – кассира вышвырнули за воровство. На его место уселась рыжая ирландка Морин Томпсон. Почти ровесницы, они говорили на похожем языке и сработались. Лина вздохнула с облегчением.
Последние августовские дни она позволила себе побыть праздным туристом. Гуляла бульварами. Заходила в бесплатные музеи, изучала экспонаты за толстыми стёклами витрин, путано вникая в историю страны.
Теперь она с интересом рассматривала вывески и витрины Пятой авеню. Любовалась изобилием дизайнерских причуд и ловила себя на мысли, что привязывает время и место к одному человеку. Отыскивает след. Смотрела, как продавец за стеклом повязывает шарф на мужском манекене, и глядя на умелые пальцы, представляла, что они так же проворно застёгивали пуговицы его рубашки, поправляли манжеты...
Закипало раздражение и она шла дальше. Фыркала, словно презрительный звук сотрет сентиментальное желание причастия, такое же нелепое, как любоваться толкающим пустой бак мусорщиком, который с той же вероятностью проходил и мимо него.
Вместе с подобными ей зеваками, Лина забрела на Уолл-стрит. Чопорные монолитные здания финансового центра сгрудились плотно и молчаливо. Казалось, время не двигалось, теряясь в сумерках. Но около полудня картина разбилась: на улицу высыпали "белые воротнички" и заполнили ближайшие рестораны. Обминая служащих, Лина задрала лицо к узкой полоске неба. Второй раз над головой пролетел вертолёт, едва не цепляя хвостовыми винтами стекляшки крыш.
Ей нравились современные пропорции, отражающие величие старинной архитектуры девятнадцатого и начала двадцатого века; и не нравились черные пакеты с мусором, сваленные на тротуарах в клубах валящего из под земли пара. За каждым небоскрёбом Лина замечала церковь, храм, синагогу или мечеть. Она удивилась узнав, что сумбурный Нью-Йорк настолько религиозен.
Лина рассовывала по карманам рекламные листовки и приглашения на Бродвейские мюзиклы. Герои кинофильмов и мультфильмов их всучивали пачками. Останавливаясь на шумных перекрёстках, разглядывала пёструю толпу. Провожала взглядом велосипедистов в дорогих костюмах, кроссовках и шёлковых галстуках. Вынимала карандаш и старалась ничего не упустить.
Стремительно набрасывая неоготические фасады, пожарные гидранты, скошенные и шпилеобразные верхушки, почтовые ящики, ступенчатые высотки в стиле арт-деко – она исписывала блокнот за блокнотом.
Проходя мимо белых и жёлтых стрелок кранов, торчащих над бесконечным забором, огородившим стройку нового торгового центра, Лина шокировано переступила спящих на картонках попрошаек в сердце фешенебельного Даунтауна. Но уже в паре сотен метров, проступили чистые звенящие линии Бетерри-парка. В лицо повеяло бодрой свежестью, и Нью-Йорк, словно многоликий Брахма, предстал в новой ипостаси, прикрыв умиротворённой красотой заскорузлые раны.
Двигаясь на север в сторону Бруклинского моста, Лина пересекла строгий район высотных домов с водонапорными башнями на крышах, прошла перекрёсток, любуясь архаичной архитектурой узких европейских улочек "унесённых ветром".
Неподалёку от парка она отстояла очередь и села на бесплатный паром. Прокатилась по Гудзону мимо Статуи Свободы, а на обратном пути у нее захватило дух от космического разноцветья огней вечернего Манхеттена.
Увлечённо зарисовывая рисунок с кирпичной стены ремонтной мастерской, прилепленной к ободранному боку муниципальной многоэтажки в Нижнем Ист-Сайде, Лина не сразу заметила внимательные глаза.
Темнокожий мужчина в вязаной женской шапке и вздыбленными седыми баками на худом лице бросил слоняться по парковке. Опираясь на палку, приблизился, шаркая тапочками.
Внутренне напрягаясь, Лина подняла с земли сумку.
– Знаете, чья это работа, мисс?
– Бэнкси?
– Точно так. В десяточку. Не пропустишь.
– Жаль только, испорченная, – она помедлила, и коснулась пальцами надписей на рисунке.
– Конкуренты, мисс. Территория то поделена, чужаков не любят нигде. В девяностых сам грешил граффити: верховодил бандой оболтусов, вышибленных из университета искусств. Так мы вычисляли пришлых в одну ночь, и скажу, редко, кому втолковывали дважды.
– Вы художник?
– Было дело, пока не скрутил инсульт. Теперь, вот, с трудом держу клюку. Но не важничая, скажу: четверть Вильямсбурга и Бушвика моя, мисс!
Лина непонимающе посмотрела в растянутое улыбкой лицо. Держась на расстоянии, мужчина потёр подбородок:
– Неужто не видели хипстерский Бруклин с отметками Стэша и Шепарда?
– ...Видимо, нет.
– Вот что я скажу вам, мисс, хотите настоящую уличную поэзию, а не бездушный отстой? Так поезжайте в Бушвик, не прогадаете.
– Спасибо, – Лина неловко вынула из кармана доллар.
Мелькнув на солнце, купюра растворилась в коричневой ладони. Крякнув, мужчина склонился в преувеличенном поклоне, подмёл тротуар стянутой с лысого черепа розовой шапкой.
– Меня зовут Авраам, мисс, когда-то это имя кое-что значило.
Шатаясь в вагоне метро, Лина не могла выбросить из головы линялое лицо с внимательными глазами. Она решила, Авраам – это тоже Нью-Йорк.
В Центральном парке слегка кружилась голова от избытка зелени и кислорода после асфальтной духоты. Лина исследовала прохладные вишнёвые аллеи, рассматривала
