Эм + Эш. Книга 1 - Елена Алексеевна Шолохова
— Колись давай, кто она?
Борька покраснел ещё гуще. Значит, я оказался прав.
— Ну… ты её знаешь. Она из десятого.
— Эта та, которая с тобой ходит?
С ним правда таскается какая-то. Я и думал — они вместе, типа пара. Борька уставился на меня, как на идиота. Потом смущённо отвёл взгляд.
— Не, она… да ладно, забей. Давай просто погудим у меня, а потом вы с Иркой уединитесь.
— Не-не, не обламывайся. Давай позовём твою из десятого.
— Не могу.
— Почему? — искренне удивился я.
Борька пожал плечами. Рохля. Вот он такой, в принципе, и есть. Вечно колеблющийся. Вечно мямлит. То ли сам не знает, чего хочет. То ли боится того, что хочет.
— Хорошо, кто она?
Борька вздохнул и выдал:
— Эмилия Майер. Ты только не говори никому, не хочу, чтоб пацаны знали. Ржать будут…
— Да не скажу, — рассеянно пробормотал я.
Ну что скрывать — я удивился. Очень. И озадачился. Трудно сказать, что именно я почувствовал, но уединяться с Иркой при ней мне не хотелось точно. И ещё больше не хотелось, чтобы с ней уединился Борька. Я даже этот абсурд представить не мог. Хотя тот вряд ли бы на такой подвиг отважился, если даже заговорить с ней дрейфит.
Нет, всё-таки мне Борькино признание испортило настроение. Вот кто его за язык тянул? Теперь, после его слов, будет как бы свинство с моей стороны подкатывать к ней, даже в шутку. Не то, чтобы я прямо вынашивал серьёзные намерения, но познакомиться с ней хотел. Пообщаться хотел. А теперь что? Облом, короче.
Глава 9. ЭМ
В четверг классная, Ираида Константиновна, осчастливила нас, объявив субботник. Будем утеплять окна к зиме. Каждому классу, помимо собственного кабинета, выделили ещё часть общей территории. Нашему досталась столовая. Половина класса восприняли новость безучастно — мол, надо так надо, придём, заклеим. Остальные разворчались. Особенно негодовала Светка Черникова. Я хоть и молчала по привычке, но тоже была ужасно недовольна.
Получается, после соревнований, а они будут в пятницу вечером, я должна свой законный и заслуженный выходной потратить на заклеивание окон. Где справедливость? Попробовала за ужином возмутиться, но в ответ получила от отца такую отповедь, что почувствовала себя чуть ли не преступным элементом, разлагающим общество. Хорошо хоть мама вступилась. Поблажек это, правда, никаких не дало, но хоть отец от меня отвязался. И так у меня ещё целый час в ушах дребезжало его: «Что за нытье? Ты должна всё успевать! Ты должна быть для всех примером! Ты должна… должна… должна…».
Мама с отцом лишний раз в спор не ввязывается, не любит спорить, да и знает, что дело это выматывающее. Поэтому если уж в корне с ним не согласна, то чаще просто молча поступает по-своему. Так, в пятницу после второго урока она выловила меня у кабинета алгебры и отправила домой.
— Иди, отдохни как следует перед своими соревнованиями. Выспись хорошенько. А то вид у тебя действительно какой-то уставший или даже больной. А с учителями я договорюсь.
Упрашивать меня не пришлось. Я и в самом деле чувствовала себя разбитой. Мало спала последние дни, да и мышцы ещё немного побаливали после тренировки. С лёгким сердцем я отправилась в гардероб, мысленно возблагодарив маму за понимание и доброту.
Гардероб у нас чуть больше стандартного кабинета. По сути он занимает угол вестибюля, просто с двух сторон его отгородили деревянной решёткой, увитой ампельными растениями. В решётке сделали обычную дверь, и теперь это как будто отдельное помещение, хоть и всё на виду сквозь просветы между цветами.
Внутри стояли ряды вешалок. У каждого класса — свой ряд, как в столовой — свой стол. До позапрошлого года все ученики просто заходили, раздевались и вешали одежду на крючки сами. Но после двух краж отец повелел возвести внутри гардероба стенку с окошком и посадить гардеробщицу. Из-за этого утром и после уроков в гардеробе, перед окошком, образовывалась давка: галдящая, рвущаяся вперёд по головам толпа, где робкого ученика запросто затрут и не заметят. В остальное время толпы не было, вот как сейчас, но зато и гардеробщицу где-то носило.
Я постучалась в закрытое окошко — тишина. Решив, что она отлучилась по какой-нибудь надобности и вот-вот вернётся, я прождала её всю перемену, а затем и половину третьего урока. При этом здорово рискуя, что мимо пройдёт отец и увидит меня. Он, к счастью, не проходил, но и она так и не появилась. Я сунулась к техничкам — вдруг там её застану. Но все как вымерли. Ни в подсобке, ни у завхоза никого не обнаружила.
Я уж думала вернуться на уроки не солоно хлебавши, когда заслышала в вестибюле шаги. В первый миг напряглась — вдруг отец, но шаги были неспешные, ленивые. Отец так не ходит, он вечно чеканит как на плацу. Вскоре в поле зрения появился Шаламов. Меня он, конечно же, тоже заметил через решётку и, конечно же, свернул в гардероб.
— От кого прячешься? — спросил он, еле сдерживая ухмылку. Когда-нибудь спрошу у него, решила я, почему при виде меня его вечно тянет усмехаться. Уж какой-какой, а смешной я себя никогда не чувствовала.
— От тебя, — огрызнулась я, пряча за агрессией смущение. Сама не знаю, почему я так его стесняюсь. Может, из-за той журнальной истории? В ответ он снова усмехнулся, теперь уж не сдерживаясь.
— Плохо прячешься.
В вестибюле снова раздались шаги, я невольно встрепенулась и встревоженно посмотрела в ту сторону, откуда кто-то вышагивал, между прочим, с той же твёрдой, уверенной торопливостью, что и отец. Но это оказался Андрей Геннадьевич. Он почти пронёсся мимо, но в последний миг заметил меня и притормозил.
— Эмилия? Ты что здесь? Домой уходишь? Заболела, что ли? — обеспокоился физрук.
— Нет, я просто… — я даже не знала, что и сочинить. Врать я не мастак, тем более с ходу.
— А, ну хорошо. Начало в шесть, помнишь?
— Да-да, конечно, — заверила я.
