Десять желаний (СИ) - Славина Анастасия
— Ян! — строго окликнула его Кэт и кивком головы указала на разложенный диван, где возвышалась стопка постельного белья.
Наверное, все-таки сейчас…
Начали с подушек. Молча таскали их за уши, пеленали в наволочки, распространяя по комнате запах свежевыстиранного белья. Ян мельком поглядывал на Кэт, она не поднимала головы. И Яну очень захотелось нарушить тишину между ними, сделать что-то совсем уж мальчишеское. Выбить подушку у нее из рук, закутать Кэт в простыню, как в кокон, толкнуть на диван… Но вот подушки одеты и взбиты, а он так и не сделал того, что хотел.
— Теперь простыню, — скомандовала Кэт.
Стали по разные стороны дивана, одновременно приподняли простыню. Она вздулась, как парус, и плавно опустилась.
Ян сжимал губы, чтобы его улыбка не была явной. Они вели себя, как настоящие муж и жена. А учитывая новизну ощущений, новые образы и новые ракурсы, — как новобрачные.
Вместе заправили одеяло. Кэт выключила свет и, само собой, приказала отвернуться, когда стала переодеваться. Но в крошечном замкнутом пространстве было отчетливо слышно, как с легким усилием она стягивает узкие джинсы, как избавляется от маечки, расстегивает лифчик, как ночная сорочка, шурша, плавно сползает по ее обнаженному телу. Опомнившись, Ян тоже стал раздеваться.
Юркнув под одеяло, Кэт отвернулась к окну. Она лежала на боку, подсунув ладонь под щеку. Ян — сразу за ней, почти вплотную, подперев голову рукой. Даже сейчас он умудрялся смотреть на нее сверху вниз.
В темноте гудели комары. Ветер надувал занавеску.
Стремительно темнело. В сиреневых сумерках горели фонари. Один бросал косой жженый свет в окно, подсвечивая хвостик «невестиной» косички. Ян очень хотел провести пальцем по ложбинке завитка этого позолоченного хвостика, но снова сдержался.
Потом фонари погасли, и сразу стало заметно, что сирень ночи сменилась на черноту.
— Уже за полночь, — прервал долгое молчание Ян. — «Сегодня» — закончилось. Ты можешь сказать родителям, что мы пошутили. Тогда нас разложат по разным кроватям.
Ян все-таки просунул палец под лямку ее ночнушки. Кожа Кэт была нежной и теплой. А запах ее словно стал насыщеннее. Она пахла женщиной, а не девочкой.
Кэт повела плечом. Он послушно убрал руку.
— Язык не повернется сознаться, — с тоской в голосе призналась Кэт. — Так что пока побуду беременной невестой, а там что-нибудь придумаю.
Он все смотрел на голубоватое плечо, высвеченное луной. На блестящие возле уха волосы, которые соскальзывали в черноту и сливались с ней. И он вдруг захотел прижать ее к себе. Ну, что она сделает? Шикнет на него, погрозит вполголоса, но не позовет же родителей. Он улыбнулся от этой мысли. Сначала заарканится — как же без этого. Но потом подчинится, раскроется. А затем и сама ответит. Он знал, как сделать, чтобы она ответила…
Ян закусил губу, чтобы прервать фантазию. Потом успокоился, коснулся подушечками пальцев кружева на шлейке ее сорочки, провел по контуру. Затем осторожно, очень медленно убрал руку и опустил голову на подушку. Он услышал то, что не слышал уже много лет: как где-то внутри его зарождается едва ощутимая мелодия. Ян закрыл глаза, чтобы не потерять ее, ухватить ускользающую ниточку. Эта мелодия и стала его колыбельной.
* * *
Пусть только дотронется!
Катя сжала в кулаке край одеяла. Она не собиралась кричать. Но представляла, куда надо ударить, чтобы отбить у мужчины охоту прикасаться к ней.
Пусть только!..
Она чувствовала, как Ян дотрагивается до кружева на шлейке ее ночной сорочки. И это невесомое, едва ощутимое скольжение ткани по коже, усиливалось тысячекратно и отзывалось во всем теле. И промелькнула мысль: а если она не ударит, не сможет… Катя заставила себя вспомнить липкий взгляд мужчин в казино, шок во время «вечера правды». Поездку в багажнике. Ухмылочки, смешки, язвочки. Спектакль, который пришлось разыграть перед родителями.
О, да! Она сможет!
Но Ян убрал руку и больше за всю ночь ни разу ее не потревожил. Катя же не сомкнула глаз. Долго лежала, вслушиваясь в звуки за ее спиной: шорох, дыхание Яна. Потом он заснул, а Катя все еще не шевелилась, боясь его разбудить. Быстро скользил по небу месяц: только выплыл из-за занавески — и вот уже завис над вазоном с геранью. Потом заныл бок, затекла рука, но Катя все еще не двигалась, потому что в голове прочно засел образ: она поворачивается и оказывается лицом к лицу с Яном, так близко, что ощущает тепло его дыхания. А потом он открывает глаза, и Катя видит, как в его зрачках плещется по луне, глубоко, как в колодце… И что тогда? Что делать, если его ладонь очень медленно преодолеет разделяющее их пространство? Что делать, если ее пальцы не сожмутся в кулак, а потянутся к его лицу…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Она так и уснула, то изнывая от видений, то боясь своих желаний, то потрясенно узнавая себя заново. Проснувшись, увидела герань на подоконнике. Сирень за стеклом раскачивалась, ее рвал ветер, дождь остервенело бился в закрытое окно. Подходящая погода для такого утра.
Тело не сгибалось, не слушалось. С левой стороны оно было и вовсе незнакомое, неподатливое, чужое. Рука словно омертвела, по ноге бегали мурашки. Не сразу получилось заставить тело повиноваться. Потом Катя спохватилась, обернулась — выдохнула. Яна рядом не было. Ни в кровати. Ни в комнате. Ни, если повезет, в Бешенковичах.
— Котенок, завтрак готов!
Ян вошел без стука.
Катя рывком натянула на себя одеяло.
— Я больше не обязана тебе подыгрывать! Желание выполнено.
— Да, верно. Можешь прямо сейчас пойти и рассказать, что мы просто пошутили.
Обреченно вздохнув, Катя опустила лоб на ладони.
Нет, не сейчас. Родители не поймут такой шутки. Потом, постепенно, можно будет отмотать назад. Тест на беременность иногда ошибается. А с женихом она рассорится. Как-то так.
Ох…
Она подняла голову, наткнулась на взгляд Яна, странный, серьезный, задумчивый, непонятно что выражающий — совершенно не подходящий ситуации, и вспомнила свои ночные фантазии. Теперь они казались бредом, чем-то болезненным. И было совершенно непонятно, как они залезли к ней в голову.
На завтрак мама напекла оладушек.
Ян, по привычке, не ел. Выпил полкружки чая. И все постукивал пальцем по сигаретной пачке, переворачивая ее то одним, то другим ребром.
Отец хитрым котом зашел на кухню.
— Надо бы давление в шинах проверить. И масло глянуть.
Катя усмехнулась. Папа с детства грезил техникой, свой первый мопед собрал в десять лет. С такой машиной, Ян стал ему за сына.
Поблагодарив, Ян протянул ключи и, наконец, произнес:
— Пойду, курить охота.
— Никуда ты не пойдешь! — Любовь Витальевна поставила на стол блюдце вместо пепельницы. — На улице такое твориться… И продует, и промочит.
В их семье никто никогда не курил — если не считать самой Кати в «ночь правды». Отец даже запаха табачного дыма не переносил. И вот мама предлагает Яну остаться и покурить в их присутствии.
Катя смотрела на Яна, подперев щеку кулаком, и думала: как же ему удалось так органично вписаться в незнакомую семью, так ловко обвести ее близких людей вокруг пальца? Ян заигрался до такой степени, что собирался пойти на улицу под дождь вместо того, чтобы начать курить на кухне безо всяких прелюдий. И слово «заигрался» напомнило Кате о другой игре.
— Мам, знаешь, как сильно Ян меня любит? Знаешь, до какой степени? Ты даже представить не можешь! Вот, смотри! Милый… — она обратилась к Яну.
— Да, Котенок? — спросил Ян, зажав сигарету губами. Потом чиркнул спичкой и с наслаждением сделал глубокую затяжку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Хочу, чтобы ты больше не курил.
Ян поднял на нее непонимающий взгляд. Он ждал. Больше не затягивался, но и не тушил сигарету. И этот гаденький дымок юлил, завитушками поднимаясь к бревенчатому потолку.
— Сформулирую по-другому. Я хочу, чтобы ты бросил курить, — Катя выдержала паузу. — Это мое желание.