Татьяна Веденская - Гений, или История любви
— Думаю, что вам там легко живется! — фыркала бабушка. — Пока я тут вашу дитю в люди должна выводить. Знаешь, что она на одни пятерки сдала все? Осталась какая-то ерунда. И что, нельзя было поощрить девочку? И меня тоже, если уж на то пошло. Сколько я буду тут в кухарках? Да она же и не ест этого все равно. Соседские коты все пожирнели на пять кило каждый от моих котлет.
Тут Соня покраснела. Она и не знала, что ее рационализаторские идеи в отношении применения большей части бабушкиного провианта были замечены и вычислены. В лагерь Соня не хотела. Строиться и ходить парами она не любила, выживать в социуме, проявляя бойцовские качества, не собиралась. Так что бабушкины выступления она одобряла. Но слова, как и всегда, ничего не решили. Путевка, полученная от знакомых, была финальным предложением, и даже бабушка не смогла ее отменить. Двадцать один день счастья, с пятнадцатого июля и до упора — что тут скажешь.
Соня молчала. Потом бабушка повесила трубку, и позвонил Володя, с которым они не виделись уже добрую пару недель.
— Сонь, я загляну? — спросил он.
— Да, — коротко согласилась она.
Через полчаса Володя сидел на Сониной кухне, ел свежие котлеты и разговаривал с бабушкой о Сонином вопросе.
— Они предлагают поучаствовать в записи. Это очень серьезное предложение, у нас песня в ротации на радио. Сейчас думаем делать сайт группы… — он говорил безостановочно, а бабушка хмурилась и силилась его понять.
— Это ансамбль народной музыки? — уточняла она. — И что такое ротация?
— Это этно фолк рок-группа. Называется «Сайонара».
— Рок? — услышала знакомое слово бабушка.
— Этнорок. Народные мотивы, записанные на современный лад, — упростил, как мог, Володя.
— И ты там тоже играешь? — подозрительно осмотрела его бабуля.
Музыка никогда не нравилась ей, так же как жене ее сына. Она именно этого и боялась, что музыка из академических концертных залов, белых платьев, букетов цветов превратится в алкоголь, наркотики и рок-н-ролл. Или как там у них, у молодых, это говорится.
— Я играю на струнных: гитара, гусли, домра. Иногда на балалайке.
— Да? — Названия инструментов немного успокоили умную Сонину бабушку. Она еще ни разу не слышала, чтобы пьяный рок-музыкант разбил на сцене на глазах у беснующейся толпы фанатов домру. — А послушать можно?
— Конечно! — согласился Володя радостно и притащил диск с демозаписями.
Бабушка послушала. На ее лице отразилось недоумение. Музыка была… необычная, странная. Непонятные слова «Лунной радуги» поставили ее в тупик. Бабушка любила Лайму Вайкуле и Софию Ротару. Иногда слушала Надежду Кадышеву, и представления ее о народной музыке были близки с этим ансамблем. То, что звучало на Сонином магнитофоне, было другим, а между тем действительно можно было услышать легкие переливы каких-то свиристелей, самобытные звуки давно забытых инструментов. Музыка была чистой, эмоциональной и… непонятной. Она не столько тронула ее, сколько заставила в недоумении пожать плечами. В то же время этот самый Володя испытывал совершенно другие чувства. У него горели глаза, он качал головой в такт музыке. Ему нравилось. Он слышал эту песню уже миллион раз, но она нравилась ему все больше и больше. Бабушка объяснила это разницей в возрасте.
— А ты сама-то хочешь? — спросила она Соню.
— Да! — кивнула та и улыбнулась. И этого короткого «да» в сочетании с широкой радостной улыбкой было для бабушки достаточно. Так Соня получила разрешение играть в группе. Чем бы дитя ни тешилось, особенно брошенное в Москве дитя, которому летом и поехать-то некуда. Так рассуждала бабушка.
Конечно, Володя кривил душой, когда говорил, что речь идет только о записи альбома. Записывать альбом худо-бедно можно было бы и с Сашкой, если уж на то пошло. Ну да, Готье ворчал, Готье требовал Элизу, но Готье всегда ворчит и всегда чего-то требует. Ингрид долго упиралась и оттягивала этот разговор, несколько раз Володя даже сам переспрашивал, хотят они или не хотят еще разок прослушать Элизу.
— Хочешь знать мое мнение? — зло бросала Ингрид. — Я считаю это глупостью. Она же совсем девчонка. А если гастроли? А если концерты? Да что там «если». Мы же сейчас начинаем работать по клубам. У нас уже пять предложений поработать на разогреве. Это же ночь. Начинаем в восемь, заканчиваем черт знает когда. Твою пионерку отпустят вообще? Ты об этом подумай!
— Она живет одна, — пояснил Володя, чем очень сильно озадачил Ингрид.
— Одна? Не понимаю.
— У нее родители — дипломаты. Уехали на три года в Новую Зеландию полгода назад. Так что…
— Дочка дипломатов. Еще лучше! У меня тут не детский сад, и памперсы я менять не собираюсь никому.
— Ингрид, она просто молчаливая, но в остальном…
— Молчаливая? Да уж, будем называть это так. Мне кажется, она вообще ненормальная! — Чем ближе подходил час «Х», тем злее становилась Ингрид. Она тянула до последнего. На одном из их выступлений они давали три песни в клубе где-то в Видном, и клуб этот был больше похож на кабак, если честно. Так вот, на одном из выступлений клавишник Сашка неожиданно напился так, что играть положительно не смог.
— Ты свинья! Ты просто скотина! — кричала Ингрид, а Сашка свалился, не удержавшись на ногах, на гримерный столик, похоронив под собой всю косметику. Потом его вырвало. Играли без него, а убирать за ним пришлось, конечно, Володе. Как и тащить пьяного в машину.
— Брось его здесь! — с омерзением прошипел Готье. Его обычно отсутствующее, немного не от мира сего выражение лица сменилось гримасой ненависти и отвращения. Ингрид, бледная, пыталась как-то сгладить ситуацию, но как ты ее сгладишь? Готье — помешанный на экологии и природе гений — почти не пил и не курил никогда в жизни, не говоря уж о чем-то еще, что считается нормальным для музыкантов и вообще людей творческой профессии. Готье был ненормальным трезвенником, он желал сохранять ясность ума, и вместо того, чтобы выпить или покурить, или чего-то еще, он шел в лес или лез в горы. Например, уезжал на Алтай.
— Если его бросить здесь, его могут забрать в милицию.
— Это все из-за тебя, Ингрид. Ты поставила меня в такое положение, — сухо сказал Готье. — Я устал от того, что меня никто не слышит. У нас должна была быть на клавишах трезвая белокурая Элиза, вместо этого ты, Ингрид, продолжаешь держать на клавишах этого борова.
— Готье! — воскликнула она. Но он махнул рукой, останавливая ее.
— Не стоит. Слова тут ничего не значат. Ты ошиблась. Точка. Как и всегда, ты делала только то, что хотела, только то, что нужно тебе. Ты плевала на музыку, Ингрид.
