Мейвис Чик - Антракт
— Как Лиззи? — поинтересовалась я и сама удивилась, непритворно зевнув при упоминании ее имени, хотя, учитывая солнце, алкоголь и жару, это было вполне естественно.
Он широко открыл глаза, удивившись моему сонному состоянию. Джек достаточно разбирался в актерской игре, чтобы распознать ее, и понял, что зевок был натуральным. «Милый, — подумала я, — я могу читать тебя как книгу».
— М-м-м? — промычал он.
— Как Лиззи?
— Она в Марокко.
— Правда? — Я закрыла рот и слегка потянулась. — Это состояние души или тела?
Он поступил благоразумно, проигнорировав мой вопрос.
— Я только что вернулся…
— Я заметила, ты загорел.
Он посмотрел на свои руки, как будто оценивая их.
— Была хорошая погода?
— Неплохая… — начал Джек, а потом замолчал. В его взгляде можно было без труда прочесть: «Что происходит, черт возьми?» Но он придал лицу другое, более подобающее случаю выражение — страдальческое. — Мы расстались, — вяло произнес он.
Мне нечего было сказать в ответ, поэтому я ждала.
Он тоже ждал. А потом, когда понял, что ничего не услышит, поднял глаза и продолжил:
— Джоани, я совершил ужасную ошибку… Джоани? Джоани? Кто это? Кто-то, кого давно уже нет.
— Какую именно, Джек? — вежливо поинтересовалась я.
— Оставил тебя ради нее.
Я, как хорошо воспитанная особа, едва не брякнула «о, не стоит» или «ничего страшного». Но продолжала молчать, чувствуя шипение и пульсацию крови, приливавшую к голове откуда-то из глубин тела. Пока мы молчали, Джек заламывал руки — прямо как в театре.
— Джоани?
— Да?
— Я хочу вернуть тебя. — Он всхлипнул один раз. — Хочу, чтобы ты была со мной.
— Этот номер не пройдет. — Просторечие, видимо, удвоило болезненный эффект от моих слов, потому что он заметно вздрогнул.
— Я не виню тебя, — сказал он.
— Отлично. — Я уже собиралась продолжить с тем же едким сарказмом, — кровь в голове пульсировала все сильнее, — однако сдержалась. Я хотела вести себя максимально сдержанно — он не получит ожидаемой вспышки гнева и взаимных обвинений и не сможет потом сказать, что я вела себя, как неисправимая невротичка.
— Тебе было очень больно, — сказал он.
— Это правда. — Камень и лед во мне боролись с потоком лавы. — Но все уже в прошлом.
— Да?
— Я с этим справилась.
Он принял позу, в которой читались поистине адские муки: плечи сгорблены, голова низко опущена, руки на коленях, ладони крепко сжаты.
— Я, должно быть, потерял рассудок, когда оставил тебя ради нее.
Не знаю, что я ощутила, услышав эти слова. Изменять ледяному спокойствию я не собиралась. Но, думаю, в душе пережила «чувство полного удовлетворения». И осознавала, что выстрадала это. Джек продолжал:
— Я много думал о тебе в последние несколько недель. В Марокко мы только и делали, что лежали у бассейна, я сходил с ума от скуки. Все мои мысли были только о том, что, если бы со мной была Джоан, мы бы изучили всю округу, а не валялись бы, тратя время попусту. Понимаешь, Лиззи так молода, она думает только об удовольствии.
Он потер руками скулы, взглянул на меня и внезапно упал на колени, уткнувшись лицом в мои сомкнутые бедра. Его дыхание было горячим и очень влажным, а мое платье — очень тонким, и чувство внутреннего удовлетворения начало — понемногу — уменьшаться. Я не прикасалась к Джеку, он же зарывался лицом все глубже и глубже. Потом снова начал говорить, и мое тело заглушало его голос.
— Она была сексуальна, красива, но она совсем не похожа на тебя…
Ворота замка захлопнулись. Вспоминая этот момент, я разглядела даже кое-что смешное, но тогда мне было не до веселья. Желание Джека вновь дать клятву верности нанесло мне сразу несколько оскорблений. Во-первых, я в его глазах оказалась ужасным «синим чулком», готовым бродить по марокканским горам; и к тому же — стареющей пуританкой, которая считает удовольствие по-детски безответственным чувством, а в итоге — в самом конце — несексуальной и некрасивой! И хотя я могла бы простить ему последнее, сексуальной я все-таки была. Человек передо мной, преисполненный жалости к себе, даже не представлял, что сам поставил крест на своих надеждах. Я никогда не узнаю, готова ли я была полюбить его снова, но в тот конкретный момент я презирала его. Вся моя решимость иссякла. Крепость, соляной столб, снежная королева — какую бы аналогию вы ни выбрали, — все рухнуло, растаяло. Моя боль поднялась на поверхность и выплеснулась через край.
— У тебя есть кто-то другой? — пробормотал он. — Джоан, скажи, что это не так. Скажи, что нет другого мужчины.
— Нет другого мужчины…
Он выдохнул: долго, не торопясь, с жаром.
— А был?
Я собиралась ответить утвердительно. Готова была сказать, что сменила несколько любовников, и у каждого последующего орган наслаждения был больше, сильнее и лучше. Голос выдал Джека: он воспринял бы это очень болезненно. Но рана была бы недостаточно глубокой. И поэтому Бона Деа[11] вложила свои слова в мои уста, и я услышала собственный голос:
— Нет, не мужчина.
Он расслабился.
— Значит, никого?
— Не совсем так, — сказала я.
Джек озадаченно посмотрел на меня, пьяные слезы портили красивое лицо; он упивался своими печалями.
— Но не мужчина, Джек. Я не могу снова так рисковать. — Я прижала ладони к его щекам. — Понимаешь, я полюбила женщин так же, как их любишь ты.
Откинувшись на стуле и закрыв глаза, я смаковала каждый миг его потрясения. Почувствовала, как он сжал челюсти, затем резко поднял голову, будто рядом оказалась Саломея, готовая обезглавить его.
Джек встал, я слышала шорох его одежды; он сжимал и разжимал кулаки, хрустели суставы. Хотел сказать что-то, но из горла вырвался лишь сдавленный звук. Сглотнув, он попытался снова. На этот раз ему удалось заговорить, но это был лишь хриплый, как будто театральный, шепот.
— Ты не можешь серьезно говорить такое, — прошептал он.
— Какое самолюбие!
— Ты хорошенькая, сексуальная женщина. Ты не могла так измениться, не могла стать лесбиянкой.
— Считаешь, лесбиянка не может обладать этими качествами? Спасибо тебе, между прочим, за добрые слова…
— Это… из-за меня?
Я открыла глаза. Джек, глубоко потрясенный, стоял напротив. Я поднялась.
— Ты чертовски самоуверен. С тобой это никак не связано.
— Конечно, связано. Ничего подобного не могло быть, если бы я не поступил так ужасно.
— Глупости.
— Где она?
— Кто?
— Эта женщина?
— Не твое дело.
— Господи, Джоан!
