Джоан Коллинз - Любовь, страсть, ненависть
Николас знал, что получит огромное удовлетворение, видя, как эта свинья, этот садист корчится в предсмертных муках. Он представлял себе искаженное агонией лицо итальянца, молящего о помощи, но его мечты были прерваны слабым голосом зовущей его матери. Быстро засунув нож в укромное место, Николас спустился вниз, чтобы поцеловать мать и нежно с ней попрощаться. Надо было идти ловить рыбу – единственное, что им осталось из еды.
Он быстро шел в гавань, но его мысли все еще были заняты «боровом».
Хотя еще не было и пяти часов, в маленьком рыбацком порту царила деловая суматоха. Девять или десять рыбаков, чей возраст был либо младше шестнадцати, либо старше шестидесяти пяти лет, аккуратно укладывали сети желто-кремового цвета в носовой части своих лодок, готовясь к сегодняшней ловле. Электрические лампочки тускло мерцали в расположенном прямо па пляже баре Димитриса, отбрасывая желтые блики на мрачные лица итальянских часовых, которые, лениво прохаживаясь, не обращали внимания на рыбаков и думали только о том, когда же закончится их смена. Некоторые были настолько пьяны, что вряд ли смогли бы оказать хоть какое-то сопротивление, если бы союзники попытались сейчас высадиться на остров. Но на это было мало надежды. Для союзников маленький отдаленный остров не представлял никакого стратегического интереса. Налив Николасу чашечку крепкого кофе с сахаром, Димитрис бросил ему дружеское «привет» и протянул через стойку маленький кусочек медового пирога. Николас с благодарностью съел пирог и выпил кофе, довольный тем, что их всегда можно найти в баре. Он надеялся, что в ответ принесет ему немного рыбы, красной кефали или морского окуня, хотя в последнее время рыба совсем перестала ловиться. Даже на близлежащих островах Миконос, Спетсай и Порос жители подводного царства вели себя так, как будто они знали, что идет война, и не хотели принимать в ней участие.
Димитрис осторожно наклонился к Николасу, бросив взгляд на похрапывающего итальянца.
– Ночью я слушал радио, – прошептал он, делая вид, что протирает грязной тряпкой стаканы, – все это скоро закончится, Николас, скоро, очень скоро.
Какой-то спящий солдат так громко всхрапнул, что Николас нервно дернулся.
– Говорят, что война закончится через несколько недель. И еще говорят, что союзники обязательно победят.
Николас допил свой кофе.
– Это невероятная новость. Я надеюсь, Димитрис, что это правда.
– Правда, – возбужденно прошептал тот. – Поверь мне, Николас, это правда. Союзники продолжают гнать этих свиней. Сплюнь три раза через плечо, Николас. Может быть, в это же время через неделю мы уже будем свободны, и остров опять будет принадлежать нам.
С заговорщической взволнованной улыбкой Николас благодарно кивнул Димитрису и пошел ловить рыбу, впервые за многие месяцы почувствовав, что у него легко на душе. Скоро война закончится. Скоро местные жители избавятся от кровавых угнетателей, и наступит время, когда они смогут все забыть. Но Николас знал, что его ненависть к начальнику гарнизона не исчезнет никогда.
Умберто Скрофо читал лаконичные приказы, отпечатанные на официальной бумаге, которые были получены ночью с посыльным от его старшего начальника.
С подложенными под голову подушками он лежал на украшенной витиеватой резьбой венецианской кровати на самых лучших льняных простынях, которые можно было найти в Греции. Его окружали картины старых мастеров с эротическими сюжетами. Роскошный яркий гобелен небрежно висел над кушеткой Генри Джейкоба, стоявшей у одной из стен, четыре великолепные скульптуры, выполненные, может быть, рукой самого Микеланджело, стояли по углам комнаты, спрятавшись в тени.
Но именно в это утро Скрофо не получал от их вида никакого наслаждения.
Прочитав сообщение, он в ярости вскочил со своей кровати на светлый абиссинский ковер, оскорбляя несчастного офицера, который одновременно с пакетом принес ему ночной горшок. Он прицелился в изысканно расписанный сосуд, который дрожащими руками держал молодой лейтенант, и вновь разразился дикой бранью. Шрам на его шее побагровел, как это обычно происходило, когда он был в ярости. Он так скакал в своей короткой шелковой ночной рубашке, что бедолаге-офицеру с трудом удавалось удерживать сосуд под лилипутским членом генерала.
Выкрикивая дребезжащим голосом приказы, Скрофо метался по своей спальне, бросая вещи в широко раскрытый кожаный чемодан, появившийся неизвестно откуда. Несколько неуклюжих солдат в серой форме помогали ему заворачивать драгоценный антиквариат и бронзу в толстую вельветовую ткань.
Полученное утром сообщение привело его в неистовую ярость. Так значит, ему приказывают немедленно покинуть остров? И оставить все это добро, которое он так тщательно собирал? Ну, это он еще посмотрит. Скрофо не собирался бросать свои сокровища на этом жалком островке.
Натянув на себя черную форму, которая после нескольких месяцев неумеренной жизни стала ему слишком тесна, он приколол столько медалей, сколько успел, и прогрохотал по мраморной лестнице высокими узкими ботинками.
– Я хочу, чтобы все жители острова, все до последнего, сейчас же были здесь, – рявкнул он майору Волпи. – Идите в деревню и соберите их всех – мужчин, женщин и детей. Немедленно.
– Так точно, – ответил Волпи, молодцевато отдав честь, а сам подумал: какой же он все-таки мужлан, этот начальник гарнизона! Но кто он сам такой, чтобы критиковать? До войны Волпи сидел за убийство; а сейчас стал примерным гражданином и исполнительным военным, которого ценило начальство.
– Больных тоже? – поинтересовался он.
– Всех, – прохрипел Скрофо. – Всех до единого.
В лихорадочном возбуждении он ходил по великолепной вилле, оценивая картины, статуи и мебель, которые находились здесь, и мысленно составлял список. Ему казалось, что все награбленные им вещи улыбаются ему, и он купался в их свете, как в лучах утреннего солнца. Бесценные сокровища самого высокого качества – все его, и все украдено. Он мечтал со временем вывезти эти сокровища в Италию и стать там уважаемым антикваром, продавая коллекционерам прекрасные творения и соперничая в этом с лучшими продавцами произведений искусства из Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Его мечта не осуществится, если он не сможет завернуть, упаковать и немедленно отправить все это в гавань, которую от его дома отделяли триста каменных ступеней. Он планировал погрузить их в спрятанную яхту, переправить морем в Албанию, а оттуда в Италию. Он возьмет с собой четверых проверенных помощников, чьи карманы уже и так были до отказа набиты золотыми слитками. Он хорошо подготовился. Из подвала солдаты принесли деревянные и картонные ящики и большое количество упаковочного материала. Его подчиненные сразу же приступили к работе, быстро заворачивая и укладывая картины и скульптуры.
