Галина Артемьева - Пуговица
— Конечно, приходите, — ласково ответил батюшка.
— Мы бы всей семьей хотели… Жена очень просит. И детям полезно. Только мы некрещеные все.
— Деток надо покрестить. Обязательно. А вы, взрослые, уж как решите, обдумайте сами.
В ближайшую субботу вечером отправились в храм. Храм, один из немногих действующих в те времена, был почти пуст: служба закончилась.
Батюшка подозвал к себе Лялю, стал участливо расспрашивать о ее жизни, о том, кто помогает ей с детьми. Она, ставшая за годы жизни с мужем скрытной и осторожной, вдруг расплакалась, раскрыла их семейную тайну, поведала о недоверии к мужу, несмотря на то что сейчас все хорошо, что он «зашился»… Но нет больше любви. Ушла. И уважения нет.
— Страдалица, — сказал батюшка и положил свою большую ладонь на Лялину непокрытую голову.
Она почувствовала себя защищенной. Тяжкий груз будто упал с ее сердца.
Они договорились креститься всей семьей сразу после того, как родится у них маленький. Появление его ожидалось через полтора месяца.
Но через две недели случилось то, что случалось всегда, как бы они ни надеялись на лучшее: отец заявился пьяный и принялся бушевать со страшной силой. Ляля уже не обращала внимания на его нападки: она больше всего боялась, что он сейчас умрет. По всем ее представлениям о вшитых противоалкогольных ампулах, у мужа мог с минуты на минуту случиться сердечный приступ с летальным исходом. Вообще-то похоже не было, что у потерявшего человеческий облик отца шалит сердечко. Он как раз выкладывался по полной, обличая в миллионный раз жену и всех остальных домочадцев в неслыханной жестокости, вероломстве и неуважении к нему.
Ляля не знала, что предпринять. Дети засели в своем убежище. И это — единственное — успокаивало.
Отец их мог в любой момент скончаться. Страшная мысль о трагическом исходе заставляла несчастную беременную женщину трястись всем телом.
Она все-таки решилась и позвонила своей маме. Дело-то казалось нешуточным. Та тут же примчалась. Вызвала Лялину свекровь, чтоб та занялась здоровьем своего сына.
У Ляли тем временем от пережитого ужаса и терзаний начались родовые схватки. Едва-едва успела «Скорая помощь» довезти ее до родильного дома. На свет появился мальчик с не очень серьезным, но вполне совместимым с жизнью весом в 2 килограмма 300 граммов, 48 сантиметров в длину.
Отец ребенка в это время приходил в себя под строгим надзором своей матери. Очухавшись, побежал в роддом. С прекрасным букетом, естественно.
Букет Ляля отказалась принять. Так и сказала нянечке:
— Верните ему, мне не надо.
До выписки из роддома никаких контактов с мужем поддерживать ей не хотелось.
Она все повторяла про себя навязчивую фразу: «Дошли до точки невозврата. Дошли до точки невозврата».
До точки, очевидно, дошли. Но там пока и остановились. Ибо, вернувшись домой, Ляля не удержалась и поговорила с супругом. Она потребовала от него (в который раз? Боже! в который раз?) правды и только правды.
Зачем? Какой правды? От кого? От привыкшего врать безнаказанно долгие годы!..
Но откуда знает заблудившийся напрочь в темной чаще человек, чего ему ждать и с какой стороны покажется свет?
Он просто хочет увидеть хоть что-то, хоть какой-то проблеск… В нем и находит надежду.
Так и Ляля. Все она силилась понять, есть ли предел лжи в их отношениях. И соврал ли ей муж с этой ампулой или просто она на него не подействовала?
Какая, собственно, разница? Важен же результат, в конце концов!
Но не забудем о диагнозе: все члены семьи, созданной когда-то Артемом, страдали созависимостью, и многое виделось им в весьма искаженном свете.
В итоге Ляля все-таки своего добилась и узнала правду.
Не было никакой торпеды. Дав слово жене «зашиться», Артем у себя в отделении исполнил его практически буквально. Его коллега наложил ему швы. Без всякой торпеды. А зачем она? Зашился, как обещал. И все дела.
Да гнать бы его уже в три шеи после такого вранья!
Но о какой силе воли, о каком принятии решения может идти речь?
Ляля только что родила. Пятеро детей мал мала меньше. От восьми до нуля.
И — что? Одиночество?
Ляля, ослабшая, как никогда прежде, за время последней беременности, понимала, что одна не потянет. Не вытянет она всех пятерых, и все тут.
Кстати, тут она ошибалась. Ведь четверка старших давно уже находилась на самообеспечении: сестры заботились о братьях, все у них было под жестким строжайшим контролем. Мать не знала, что каждый вечер Рыся и Денька требуют от младших повторения главного обещания всей жизни: «Что я сделаю, если мне предложат выпить алкогольный напиток?
— Откажусь!
А если станут смеяться и говорить, что я слабак?
— Откажусь! И отвечу, что посмотрю на них, когда они выпьют. Там и решим, кто из нас слабак.
Ответ на любое предложение алкоголя, в любой праздник — отказ!»
Младшие обещали с готовностью. Еще бы! Пример стоял у всех перед глазами.
Но самой матери казалось, что контролирует все она. И это изнуряло ее вконец.
Они с Артемом снова воссоединились. Только на этот раз Ляля простить своего мужа уже не смогла. Перестала уважать.
Нуждалась в нем — да. Как в подпорке нуждаются. И только.
Едва младенец Пик чуть обжился дома, через месяц после рождения, Ляля решила, что откладывать крещение некуда. Она тянулась к храму, как к родине в разлуке тянутся — неодолимо. Там, в храме, она чувствовала силу и уверенность, оставлявшие ее в повседневной жизни.
Денька попросился креститься с ними. Родители его не возражали. Хуже не станет, пусть. Даже сказали, что сами мечтают. Однако для начала отправили креститься сына.
Рыся на всю жизнь запомнила, как батюшка ласково сказал ей после таинства:
— Живи по вере Христовой. Помогай мамочке. Ты ее опора.
— Я всегда помогаю, — радостно и с чистым сердцем откликнулась девочка.
— Вот и хорошо. Вот и радость у нас сегодня: сколько Христовых воинов прибыло. А то что ж! Такие хорошие деточки — и некрещеные!
Слова батюшки «воины Христовы» поразили воображение мальчишек, в первую очередь Дениса. Он словно что-то понял про себя самое главное, для чего на свет появился. Он — защитник и опора слабых. Он не из тех, кто сдается и отступает.
Есть такие особенные слова в жизни каждого. Их много не должно быть. Они впечатываются в самое сердце. И с этой печатью человек живет. Хорошо, когда слова эти действительно светлые. У некоторых бывает иначе.
Вскоре после крещения Рыся читала в кладовке книжку рассказов Андрея Платонова, подаренную мамой. Они теперь вечерами, независимо от состояния отца, удобно устраивались в своем убежище — читали вслух, играли.
