Испорченный союз - Трейси Лоррейн

Типичный гребаный мужик.

— Я уже знал это. Мне не нужно слышать это из твоих надутых губ.

Я вздыхаю с облегчением, когда он отпускает меня, но это длится недолго, поскольку он засовывает руку в карман и достает складной нож.

Я нервно сглатываю, когда он обнажает клинок и нависает надо мной.

— Грязные шлюхи заслуживают того, чтобы с ними обращались как с таковыми, тебе не кажется?

Я вскрикиваю, когда он стягивает ткань моих ночных шорт с бедер и разрывает их в клочья, но не раньше, чем поцарапает мою кожу острым кончиком.

Боль пронзает мою ногу, когда влажная ткань, прикрывающая меня, разрывается. Прохладный воздух, проникающий между моих раздвинутых бедер, — ненужное доказательство того, что он разрезал и мои трусики.

Скривив губы, он стягивает мое нижнее белье, прежде чем снова схватить меня за лицо, заставляя разжать челюсти.

Мой крик обрывается, когда он засовывает мне в рот мои пропитанные мочой трусики.

Я вздрагиваю, когда вкус поражает меня, и слезы текут по моим вискам, пока я отчаянно пытаюсь их вытолкнуть. Но этот ублюдок зажимает мне рот рукой, гарантируя, что я потерплю неудачу, и заставляя меня жадно втягивать воздух через нос.

Мое тело сотрясается в конвульсиях от желания вырвать. Горло обжигает, но я борюсь с этим. Я должна.

Его прежний безумный смех снова становится маниакальным, когда он смотрит на меня, дергающуюся изо всех сил от туго натянутых пут.

— Грязных шлюх следует использовать, а не слушать. Разве твоя мама не учила тебя этому, детка?

Я кричу, но это мало на что влияет.

— Она всегда была для меня такой хорошей маленькой шлюшкой. Всегда делала именно то, что ей говорили, раздвигала бедра, когда я хотел. Есть только одна вещь, которую она не может мне дать. Потому что мне это нужно от тебя.

Страх превращает мою кровь в лед. Сильная дрожь, сотрясающая мое тело, становится только сильнее, когда его взгляд опускается на мою обнаженную киску.

Мои мышцы сжимаются от желания сжать бедра, но ничего не происходит. Он слишком крепко связывает мои лодыжки.

— Теперь твоя очередь быть хорошей маленькой шлюшкой и дать мне то, что мне нужно, детка.

Не отпуская моего рта, он наклоняется и поднимает сумку, которую я не видела, чтобы он внес в комнату, стоящую сбоку от кровати.

Звук того, как он расстегивает молнию, наполняет воздух, прежде чем он достает рулон скотча.

Я пытаюсь покачать головой в надежде убедить его, что мне это не нужно, что я буду хорошей. Но этого недостаточно.

Он отрывает кусок и высвобождает руку.

— Нет, пожалуйста. Я— Я кричу сквозь пленку, слезы, которые уже намочили мои волосы, текут быстрее.

Я не хочу быть слабой женщиной, в которую он пытается превратить меня, но ничего не могу с этим поделать.

Почему бы ему просто не дать мне таблетки? Все было бы намного проще, если бы я видела все это сквозь наркотическую дымку. Почему он хочет, чтобы я была в полной боевой готовности для его пыток?

— Лучше. Это должно помочь заглушить твои крики. Не то чтобы тебя все равно кто-нибудь услышал бы.

Снова взяв нож, он быстро разрезает мой топ, обнажая остальную часть моего тела.

— Мне всегда нравились эти сиськи, — говорит он рассеянно, как будто разговаривает сам с собой, хватая их пригоршню, заставляя меня вскрикнуть, когда он сжимает их слишком сильно. — Пошла ты. Тебе всегда нравилось грубо. Держу пари, что такая шлюха, как ты, уже мокрая и отчаянно хочет мой член.

Я качаю головой, отвергая его комментарий, но в то же время стараясь не слышать ничего больше.

Он мог бы сделать мне приятное и обмотать уши этой гребаной лентой, чтобы перекрыть доступ к его мерзкому бреду.

Кровать прогибается, когда он забирается рядом со мной и закидывает ногу мне на талию. Очевидно, его отвращение давно прошло. Когда я голая, а он обещает взять от меня все, что захочет, он готов забыть, что я лежу в собственной моче.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, пока он держит нож перед собой, позволяя свету отблескивать от острого как бритва лезвия.

— Хорошо, что тебе нравится немного боли, детка. Думаю, это будет больно.

Я не могу сдвинуться ни на дюйм. Поскольку он навалился на меня всем весом, я буквально ничего не могу сделать, чтобы остановить то, что он собирается сделать.

— По крайней мере, этот уродливый шрам будет сливаться с другими. Хоть и жаль портить такую красивую вещь. Он заслужил смерть той ночью за то, что повредил то, что принадлежит мне.

Он снова лезет в сумку и достает антибактериальную салфетку, что шокирует меня.

Но в ту секунду, когда он достает ее из упаковки и прижимает к моей коже, я точно знаю его намерения.

— Нет. Нет. НЕЕЕЕТ, — кричу я за пленкой, изо всех сил пытаясь оттолкнуть его, но это бессмысленно. Абсолютно, блядь, бессмысленно.

— Возможно, тебе захочется полежать спокойно, — сообщает он мне после того, как заканчивает вытирать кожу на внутренней стороне моей руки.

Слезы и сопли покрывают мое лицо, когда он одной рукой опускает мою руку, меняя положение так, чтобы сидеть у меня над ребрами, чтобы лучше видеть.

— Я так долго этого ждал.

В ту секунду, когда кончик его ножа вонзается в мою кожу, меня охватывает странное чувство спокойствия. Я не знаю, то ли дело в боли, то ли в струйке крови, стекающей по моей бледной коже, то ли просто в том факте, что я ничего не могу с этим поделать прямо сейчас.

Он хочет, чтобы этот имплантат в моей руке был удален, и на это может быть только одна причина.

«Ты нужна мне, Брианна. У меня есть планы. Ключ у тебя».

Его предыдущие слова возвращаются ко мне. Это то, для чего я ему нужна. То, что он планировал.

Но почему именно я? Что во мне есть особенного, чего нет ни у одной другой женщины?

Моя мать — отъявленная наркоманка, у которой, насколько я знаю, не было ни одного искупительного качества.

Это не может иметь к ней никакого отношения. Она у него; он может делать с ней все, что захочет. Он так и делает, судя по звукам.

А значит, это должно быть…

Я глубоко вдыхаю, когда осознание приходит одновременно с тем, как он поддевает лезвием маленькое устройство, вживленное в мою руку, и боль, какой я еще никогда не испытывала, пронзает все мое тело. Клянусь, я даже чувствую ее в пальцах ног.

— Бинго, детка.

Он ухмыляется, как психопат, которым он и является, держа это между нами, как какой-то приз.

Моя голова