Снеговик - Элина Градова
Но вместе с тем, источники, что питали реку его таланта, постепенно иссякали. Чем успешнее он становился, чем больше старался на потребу толпы, возведшей его на пьедестал, тем больше они слабели, пока совсем не высохли…
— И?
— И тогда он иссяк вместе с ними.
— А, что с Каем произошло после этого?
— Он стал обычным функционером, профессионалом своего дела, с чутьём на таланты, но без своего, — теперь он обнимает меня за плечи. Как так у него получается: и рассказывает, и ещё что-то успевает?
— А Снежная Королева?
— По мере охлаждения его сердца, она тоже охладевала к нему, да он и не горевал по этому поводу, ведь не любил. А ледяной осколок не позволял любить никого, кроме себя, — опускает руки.
Когда Кай совсем утратил источник живого таланта, его патронесса, окончательно потеряв интерес, отправилась на поиски свежей крови… Но он в это время уже крепко стоял на ногах. Так что своё обещание она сдержала.
— А Герда? Она не кинулась его спасать?
— Нет. Она погоревала, поплакала и вышла замуж за местного рыбака. Нарожала ему ораву детишек и вполне счастлива…
— Да ну, — я разочарована, — хреновая сказка у тебя получилась. Ты не знаешь, что все сказки должны заканчиваться хорошо?
— Знаю… Только не моя, — разводит руками.
Вглядываюсь в печальные глаза сказочника и понимаю, что вот сейчас он ничего не наврал, я, наконец, получила самое честное признание из всего того, что здесь было за эти дни. И мне становится, искренне жаль его. И ещё, хочется отогреть, и вытащить тот ледяной осколок из раненого сердца, вновь освобождая его для живого чувства.
Я сама обнимаю его и целую, он отвечает. И мне уже не важно, что за этим последует, слишком хочу его расколдовать.
Для человека с льдинкой в сердце, он достаточно горяч. А может быть, и нет, я мало что смыслю в вопросах плотской любви. У меня же одни сказки на уме, а там всё больше платоническая. Поэтому отдаю инициативу в руки опытного ловеласа…
Глава 19
А он с готовностью, будто только этого и ждал, принимает. Не отрываясь от поцелуя, ласково бродит руками по открытым плечам и спине, порождая вихри мурашек на коже, толкающие вжаться в эти прикосновения сильнее, чтобы их усмирить. Потом, не спеша, чтобы не спугнуть, начинает аккуратно снимать с меня остатки одёжек, которые давно ничего не прячут.
Сначала исчезает кружевная «Анжелика», для Айса не составляет особого труда справиться с застёжкой, даже не заглядывая мне за спину. Его губы, по-прежнему удерживают мои в затяжном дурманящем разум поцелуе, а руки живут самостоятельной жизнью.
Опять мурашки, я не прикрыта ничем, а он, давая сделать пару судорожных вдохов, продолжает вторгаться в мои пределы. Внимателен и азартен, как голодный, но опытный зверь, и только странная, будто бы несвойственная ему человеческая личина, заставляет быть очень аккуратным, сдерживая резкий порыв.
— Не бойся, — шепчет, прижавшись губами к мочке уха и щекоча дыханием. Потом нежно прихватывает её и дальше медленно опускается к шее, — расслабься, — пройдя полукруг, украшает меня невидимым ожерельем горячих поцелуев до ложбинки между грудей, — не обижу… никогда…
А я не смею дышать, мне волнительно, тревожно и приятно, я не боюсь… Вернее боюсь, что остановится.
Но он не останавливается, осторожно вбирая сосок мягкими губами, и больше не могу,
— Мммм… — и вдох, и выдох, и стон, всё сразу.
Айс смелеет, уложив меня на постель, отправляется путешествовать с груди на живот и ниже, к поясу чулок. Внутренняя дрожь не поддаётся моему контролю, пограничное состояние между оттолкнуть и скрыться в безопасном месте, или, отринув смуту, пройти с ним путь до конца, буквально разрывает на части.
А он отстёгивает одну застёжку, потом другую и медленно-медленно, нежно касаясь руками кожи, скатывает трубочкой тонкий капрон сначала с одной ноги, согнув её в колене, потом точно так же с другой. Да он — мастер! Именно скручивает рулончиком, как сделала бы женщина, понимая, насколько капризная, материя эти чулки! И не забывает при том рисовать новые дорожки поцелуев, на открывающемся теле.
Ухожу в ощущения, заставляя себя остаться, и тогда, волнение заменяется предвкушением чего-то невыносимо нежного и прекрасного и, в то же время, запретного, и оттого, ещё более возбуждающего…
Когда Айс добирается до последней моей защиты в виде эфемерно тонких кружевных трусиков, я останавливаю его руки, всё-таки, останавливаю.
Душа требует справедливости! Ведь он, хоть и обнажён по пояс, но всё ещё в брюках! А я не могу вот так оказаться абсолютно безоружной, мне нужны гарантии, равные условия. Хотя, о каком равенстве может идти речь? Что ему брюки? Он завалился ко мне вообще нагишом, и это ни капли его не смущало. При том, что я в это время была в пижаме, однако, мне до его самоуверенности не дотянуться.
Но Айс уважает такой выбор и понимает. Берёт мои ледяные пальцы в свои ладони и приглашает сам, усадив напротив,
— Не бойся! Я не опасный и не холодный, вот! — прижимает к своему животу и груди, — проверь.
Проверяю, сначала осторожно и опасливо, но он действительно согревает, такой горячий. А я впервые могу прикасаться к его телу, не прячась, как хочу и где хочу, как во снах. Интересно, он такой же наяву?
А наяву его кожа оказывается мягче и нежней, и всё можно разглядеть в подробностях. Видела, конечно, но вот так откровенно, стеснялась.
Чёрная дорожка курчавых волосков сбегает по его плоскому животу под пояс брюк, зазывая следом. Я мнусь возле пуговки, но Айс поощряет,
— Давай! — повозившись, расстёгиваю и опять замираю, — смелее, Мариш.
Мне что, штаны с него снимать? Он, поняв, что не посмею, больше не ждёт, поднимается, стягивает сам, причём сразу всё! Я охаю и жмурюсь от неожиданности при виде его богатства.
— Да, ну что ты, девочка моя! Он не опасен! — кладёт мою руку, туда, куда бы мне самой не посметь, — он умеет быть нежным и осторожным! — прижимает к себе всем телом, не давая родиться сомнениям, — он будет очень осторожным!..
Теперь я понимаю, что такое нежность великана, когда ты, маленькая кукла в его могучих руках, но он так аккуратен, столько трепетной заботы вкладывает в каждое движение и действие, что уже сама хочешь приласкать живое существо, слепо и доверчиво тычущееся в ладонь…
Вот и всё, не боюсь и не
