Неверный муж моей подруги - Ашира Хаан
От выкручивающего внутренности чувства вины — перед мужем, перед Полиной, перед нашими детьми, перед родителями и друзьями.
От смысла существования, от считанных минут настоящей жизни, от слияния обнаженных нервов — шокового, реального, божественного.
Отказалась бы я?
— Да. Да. Да.
Ради того, чтобы прожить нормальную жизнь с любимым мужем и детьми.
Без потрясений, выбора, боли.
Я бы отказалась.
От Германа.
— А я нет.
Тогда. Что мне с ними делать?
Когда все началось?
Когда мы, почти незнакомые люди, мимолетные приятели, которым толком и поговорить не о чем, вдруг провалились в кроличью нору, ведущую совсем в другой мир.
В очень глубокую нору — пока мы летели туда, захватывало дух, и казалось, что это падение не может кончиться ничем иным кроме гибели.
С самого начала я испытывала много разных чувств по отношению к Герману.
Я стеснялась его, боялась, уважала.
Но даже близко не подходила к обрыву, за которым начинается бездна неумолимой и страшной любви.
Он был для меня просто мужем подруги — человеком, с которым здороваешься из вежливости, а потом только терпеливо ждешь, когда он отойдет подальше, чтобы продолжить разговор с кем-то другим.
Когда же?
Когда мы перешагнули границу, не заметив этого — и с того момента были обречены?
Может быть, в тот день, когда я пришла в офис к Герману с цветами — поблагодарить за спасение. Не уверена, что я с температурой за сорок благополучно добралась бы домой и дождалась прихода няни с детьми. Еще несколько дней я валялась в бреду, с трудом доползая даже до туалета и норовила свалиться в обморок где-нибудь в коридоре.
Что бы со мной стало без его помощи? Страшно представить.
Простого «спасибо», на мой взгляд, было недостаточно, бутылка вина казалась какой-то пошлостью, и я долго не могла придумать ничего подходящего в качестве благодарности такому человеку. Не тортик же ему тащить?
Я увидела их — белоснежные розы — в витрине цветочного бутика на другом конце города. Редкого цвета — без кремового или зеленого оттенка. Они были безупречно белыми, с легким-леким голубовато-ледяным отливом, словно выращенные Снежной Королевой лично.
Им не подходила ни новомодная крафтовая упаковка, ни классическая прозрачная пленка. Я попросила отдать мне розы просто так, не завязывая даже лентой, и пока везла их, мне все казалось, что они тихонько позвякивают, как ледышки в коктейле.
Принесла их в офису Герману и протянула, едва не забыв добавить-таки это «спасибо».
Он даже растерялся. Букет, конечно, взял, но покачал головой и недоуменно спросил:
— Что мне с ними делать?
— Что хочешь, — улыбнулась я. — Можешь жене подарить.
— Ты сама еще бледная, как эти розы, — заметил он, откладывая их на стол. — Может, рано еще на работу выходить?
— Тина без меня не справляется, — извиняющимся тоном сказала я. — Все будет хорошо, у меня уже нет температуры.
— Ну-ну… — заметил он.
А я в тот момент не то чтобы подумала…
Нет, просто что-то щелкнуло в голове — дома никто не пытался отговорить меня ехать в офис. Только муж предложил подвезти, если я выйду на час раньше. Но на час раньше не могла прийти няня, поэтому я поехала на такси.
Или не тогда?
Тогда. Это норма
Или все началось в тот день, когда меня отчитывали как девчонку в администрации ТЦ за просроченные платежи?
Я стояла перед Арсеном Валерьевичем, опустив голову, и тупо смотрела в пол.
Мигрень — мое любимое последствие тяжелых болезней — грызла мозг уже третий день подряд. Больно было даже моргать, поэтому я только слушала его многословную цветистую ругань, которая набирала обороты с каждой минутой моего молчания.
Конечно, я была кругом неправа.
Нельзя было взваливать на Тину ответственность за арендные платежи и никак потом ее не контролировать. За денежные вопросы отвечает владелец.
Нельзя было заболевать на неделю и сообщать об этом только три дня спустя. Неважно, что я валялась с температурой выше сорока и не знала, на каком свете нахожусь.
Нельзя было так нагло смотреть на Арсена Валерьевича — как будто я особенная! У него никто не особенный, все вовремя платят за аренду и предупреждают, что будут закрыты несколько дней подряд!
Не будь мигрени, я бы уже давно замурлыкала все проблемы, посочувствовала тяжкому грузу забот нашего владельца, посетовала на помощников, которые не помогают, а только множат эти заботы — и мы бы разошлись довольные друг другом еще минут двадцать назад.
С дипломатией у меня всегда было хорошо, еще в юности я договаривалась об интервью с такими звездами, которые журналистов со старта слали матом.
Но прямо сейчас невидимые гномики делали мне трепанацию черепа без наркоза, и это крайне мешало даже просто думать, не то что выстраивать аргументацию.
Герман появился в администрации где-то к финалу экзекуции.
Голос у Арсена Валерьевича как раз взвился под потолок и уже падал гигантским гранитным шаром в пропиленное гномиками отверстие в моем черепе:
— Я договариваюсь с людьми в правительстве, плачу бешеные бабки, чтобы линию метро к нам тянули как можно ближе! Рассчитываю, что у меня за спиной надежные люди, которые понимают цену этого! Я ради них стараюсь! И что я вижу в ответ на мою доброту, а? А? Вот утвердят план строительства, я вас всех, неблагодарных, повыкидываю отсюда! Найду людей получше! И ты со своими пляжами и самолетиками будешь в первых рядах!
В финале ожидалась кровавая кульминация — либо я должна упасть на колени и облобызать его ботинки, поклявшись больше не допускать столь кошмарных ошибок, либо он совсем разойдется и выкинет меня из ТЦ прямо сейчас, невзирая на все договоры.
В этот-то позорный момент и зашел Герман.
Я заметила его не сразу — любовалась на концентрические круги, расходящиеся от моих глаз по внутренней стенке черепа. Розовый, желтый, салатовый, малиновый…
Бирюзовый…
— О, привет, — вяло махнула я ему рукой.
Не то чтобы сильно хотелось унижаться или умирать при свидетелях, но выбора не было.
Однако Герман послушал-послушал и… шагнул вперед, заслоняя меня спиной.
Один жест — поднятая рука — и Арсен Валерьевич замолк, будто выключенное радио.
Завертел головой, не понимая, куда делась цель его воплей.
Низким и
