Смотри на меня (СИ) - Малиновская Маша

Ощущение реальности теряется, когда я жду секунду-две-три, но чёрная иномарка Вертинского так и не приходит.

Сердце замирает, и мне кажется, что воздух уже никогда не вернётся в мои лёгкие. Но тут я вижу свет ещё одних фар. Облегчение накатывает так резко, что колени слабеют и мне с трудом удаётся удержаться на ногах.

Вдруг Егор резко тормозит прям напротив нас.

— Сём, увези её отсюда, — быстро говорит другу даже не взглянув на меня и тут же даёт по газам, уже через несколько секунд скрываясь в темноте.

— Юль, ты слышала. Поехали, — Звягин поворачивается ко мне.

— Нет! Никуда я не поеду!

— Не усложняй. Он не просто так сказал, Юля. Неизвестно чем всё это закончится, если он проиграет. Нечего тебе здесь делать.

— Я даже слышать ничего не хочу. Не надо решать за меня.

Но, кажется, Звягину плевать. Он выполняет поставленную другом задачу.

Пикает сигналкой своей машины, подхватывает меня за талию, чуть приподнимает и тащит к автомобилю. Я и опомниться не успеваю, как меня заталкивают в салон, с одной стороны приземляется Наташа, с другой Лиля, и через несколько секунд машина заводится. Всё происходит настолько быстро, что я прихожу в себя толком уже когда Семён выруливает обратно на трассу.

— Звяга, что за херня? Разворачивай.

— Успокойся, Юль. Потом с Вертом сами разберётесь. Давай просто сделаем, как он сказал, лады?

Ни хера не лады, но бороться с друзьями хуже, чем с врагами. У меня просто не остаётся сил. Я сдуваюсь как проткнутый воздушный шарик. Просто откидываюсь назад и прикрываю глаза, пытаясь удержать слёзы страха и бессилия. Едем в тишине до самого общежития.

— Подожди его у нас, если хочешь, — предлагает Семён.

— Мы все подождём, — говорит Наташа.

Забираемся обратно в общагу тем же путём, что и пришли. Идти по железной крутой лестнице мне трудно, потому что она обморожена, а меня и так ноги не держат. Хорошо, что Семён идёт сзади, страхует.

— Девочки, чайник на тумбочке, печенье в хлебнице, не стесняйтесь. Мне надо вернутся, — Звягин открывает дверь и пропускает нас в их с Егором комнату.

Мне нечего сказать. Что я ему скажу? Лишь смотрю, как он снова уходит, ободряюще подмигнув мне.

И начинаются долгие минуты ожидания. Девочки мониторят инсту, отслеживая сторис тех, кто там находится. Но, как на зло, никто ничего не выкладывает.

Время тянется бесконечно долго, а я то меряю шагами комнату, то замираю у окна, глядя, как начавшийся снег хлопьями ложится на обледенелые ветки и такой же обледенелый тротуар, то молча сижу на Егора кровати, обняв коленки. Ожидание и неизвестность убивают.

Несколько раз хватаюсь за телефон и набираю Заягина, но он не отвечает. Слышать ровные беспристрастные гудки ещё сложнее, чем ждать в тишине.

Девчонки тоже молчат, время от времени бросая на меня встревоженные взгляды. Иногда переговариваются о чём-то отвлечённом, кипятят чайник и заваривают три пакетика.

— Юль, чай будешь? — спрашивает Лиля.

Я сначала хочу отказаться, но потом узнаю чашку, в которой они мне заварили. Это Егора, я ему её подарила на день студента. Смешная такая, с фигурной лепкой из полимерной глины в виде зачётки. Беру кружку в ладони и подношу к губам. Горячий ароматный напиток щекочет ноздри ягодным ароматом.

Это немного отвлекает, но не надолго. Тревожный мандраж возвращается, и я снова начинаю чертить периметр комнаты шагами. Снова то сажусь, то встаю.

А потом вдруг слышу неожиданно щелчок, и дверь распахивается. На пороге стоит Егор. Кожаная куртка расстёгнута, она испачкана и чуть порвана возле локтя на правой руке. Волосы взъерошены, на скуле небольшой порез. Глаза горят, грудь вздымается, будто перед этим он долго бежал и не останавливался.

Я тоже подскакиваю с кровати и делаю шаг навстречу. Замираю, глядя в глаза.

Живой. И, вроде бы, невредимый.

Боковым зрением замечаю, как девчонки тихо поднимаются и выходят, протиснувшись мимо Вертинского. А он входит в комнату и захлопывает за собой дверь.

Я так волновалась! Казалось, что вот-вот с ума сойду. И так рада видеть его! Но этот взгляд пугает. Особенно, когда делает шаг ко мне, а потом ещё один, и ещё. Отступаю под натиском, пока не упираюсь спиной в шкаф. Вертинский нависает, придавливая взглядом, лишает воздуха и пространства, ограничивая руками по бокам и упираясь ими в шкаф.

От него исходит жар, не дающий дышать, опаляет, парализует.

— У тебя есть пять секунд, чтобы убраться восвояси, Конфета, — голос хрипит и давит опасностью. — Иначе я за себя не отвечаю.

Опускает одну руку, но остаётся на месте. Выпускает. Но я не двигаюсь.

— Останешься — жалеть не буду. Всё будет по-взрослому. Никаких поблажек, Юля. И никакой больше дружбы.

Тело горит, пальцы немеют. Жгучая волна от его слов пробегает по телу.

Неужели всё это сидело в нас? Было в анабиозе, словно без кислорода? А после той ночи вдруг ожило, с оглушительным треском расправив крылья.

— Считаю до трёх. Потом ловушка захлопнется.

Закусываю губы, пытаясь унять сердцебиение. В его глазах столько тьмы и опасности, столько всего незнакомого и дикого. Я совершенно не знаю эти глаза. Знаю тёплые, со смешинками, знаю сердитые или заносчивые. Такие родные. Но не эти, наполненные огнём и желанием. Они пугают меня и… манят, предлагая рискнуть.

— Раз…

— Три, — выдыхаю негромко и подаюсь вперёд, зажмурившись.

Я не знаю, что будет дальше, не знаю, как мы справимся и сможем ли. Но сейчас наши губы сталкиваются, и любые рамки перестают существовать.

13

Он не просто целует меня, он подчиняет себе мой рот. Сдавливает щёки пальцами и глубоко атакует языком.

— Не боишься, Конфета? — притискивает всем телом к шкафу, давая ощутить свою эрекцию. — Я тебя до утра не выпущу, и спать мы не будем. Будет всё совсем по-другому, чем в прошлый раз.

Намеренно пугает? На слабо берёт или всё ещё даёт право выбора?

— Боюсь, — отвечаю честно, но голос подводит и получается жалкий шёпот.

— Правильно делаешь.

И снова целует. Терзает, завладевая моим ртом и вызывая тем самым острый жар внизу живота.

Он сейчас накачан адреналином, возбуждён и опасен. Но я с удивлением понимаю, что это вызывает мощный отклик во мне. Словно заражение.

Это Егор, но совсем не тот, которого я знала столько лет. Никогда не видела эту его сторону, не подозревала о её существовании. Точнее просто не думала о ней.

Вертинский тянет вверх мой свитер и жадно проходится взглядом по телу. Я сталкиваю с него куртку и сдёргиваю футболку. Безумие. Сумасшествие кипит в крови.

Егор подхватывает меня под задницу, и я оплетаю ногами его талию. Прижимаю ладони к груди, впитывая жар его кожи.

— Я сделаю это с тобой сегодня столько раз, Юля, что ты на ноги встать не сможешь, — говорит без улыбки.

— Сделай уже, а то только пугаешь, — огрызаюсь, но тут же понимаю, что за свои слова придётся отвечать.

Вертинский усаживает меня на стол и толкает назад, вынуждая опереться на локти. Надеюсь общажный стол у парней покрепче, чем в нашей с девочками комнате. Стаскивает мои джинсы и отбрасывает в сторону. Наваливается и снова целует. Жадно, пылко, оставляя горящие следы на губах и коже. Стаскивает лямки бюстгальтера и оголяет грудь. И делает с ней языком крышесносные вещи. Сжимает в ладонях, терзает соски, прикусывает кожу.

Мне кажется, я вот-вот задохнусь от избытка ощущений. Он и правда действует совсем иначе, не так, как в наш первый раз. Нет той осторожной мягкости, больше напора.

Егор тянет вниз мои трусики и широко разводит ноги, смотрит туда несколько мгновений, заставляя меня ощутить жгучее смущение. Слишком откровенно, слишком для меня смело. И, думаю, это ещё далеко не всё его «по-взрослому».

Медленно проводит пальцами, размазывая скопившуюся влагу, отчего под коленями у меня стягивает сладким спазмом мышцы. Хочется свести ноги и прогнуться, но Егор второй рукой держит моё колено широко раскрытым.