Не сдавайся (ЛП) - Макаллан Шеннон

Моя следующая остановка — небольшой буфет, установленный в беседке посреди зелени. Здесь я могу выпить бутылку содовой — это мокси, который, возможно, превосходит только кофейный бренди Аллена в качестве государственного напитка штата Мэн, — в тени от утреннего солнца и наблюдаю за стойкой, не боясь, что буду разоблачен.

Баннер над столом и надпись на грузовике провозглашают, что эта палатка принадлежит церкви Нового откровения, что бы это ни было. Мужчина выглядит моложе меня, с клочковатой бородой и сальными волосами, и у него мощные плечи. Полагаю, работа на ферме сделала это с ним, но его движения неуклюжие и неловкие. Несерьезная угроза.

Далее мальчик, молодой, с сильным семейным сходством, вероятно, брат или двоюродный брат. У него бегающие глаза и лицо, как у ласки. Такие же сальные черные волосы. Он наблюдает за всем происходящим. Ему не больше десяти-двенадцати лет, может, даже меньше, но в его глазах есть хитрость, свет, говорящий о жестокости.

Одна из женщин обошла грузовик и скрылась из поля моего зрения, но другая все еще стоит за столом, торгуя чем-то похожим на козий сыр и овощи. В основном морковь и кукуруза, но есть немного огурцов, помидоров и баклажанов, а также черника. Она определенно не Хизер — она слишком низкая, а ее волосы цвета соли и перца, которые намного темнее, чем светло-каштановые пряди Хизер. Мать одного или обоих парней? Темно-синее платье в мелкую клетку с фартуком. Похоже, она сошла со съемок фильма о границе.

Я уже мысленно записываю это, перехожу к следующим палаткам, когда другая женщина возвращается под тяжестью тяжелого груза… чего-то большего. Какой-то неопознанный пищевой продукт, который растет в грязи и навозе. Может, свекла? Она определенно моложе, и на ней такое же бесформенное платье и фартук, что и на пожилой женщине. Она неуклюже передвигается, наклоняется под тяжестью корзин и хромает. Я не вижу ее лица, но она выглядит достаточно ни чем не примечательной, и мой взгляд уже скользит в сторону следующих палаток.

Я уже бегло осмотрел остальных и почти решил, что эту поездку провалил, но что-то заставляет меня снова обратить внимание на молодую женщину у церковной палатки. Что-то в ней есть, что-то зовет меня обратно. Мне нужно взглянуть поближе.

Я допиваю бутылку мокси последним долгим глотком, морщась от вкуса. Как коренной житель Мэна — Мэнах, если быть точным с акцентом, — я должен любить эту штуку, но на вкус она похожа на сосновые иглы, растворенные в гребаном сиропе от кашля, и одна бутылка на десятилетие — это почти мой предел. Бутылка отправляется в синюю корзину, и когда пожилая женщина оказывается в нескольких футах от стола и разговаривает со старшим из двух мужчин, я подхожу.

Я сказал маме, что все-таки возьму немного черники, и держу в руках несколько маленьких бумажных коробочек, краем глаза изучая девушку. Я не видел Кортни много лет, а между пятнадцатью и двадцатью тремя годами изменилось многое.

Эта молодая женщина выше среднего роста, что вполне логично. Билл высокий, больше шести футов, а Хизер почти шести футов. Бесформенное платье в бело-голубую клетку — с таким же успехом оно не отличается от большого мешка из брезента – отлично скрывает очертания тела, но когда она раскладывает на столе новую порцию продуктов, оно растягивается и прижимается к ней, и у меня создается впечатление мягких, плавных изгибов под тканью. Тяжелые овощи, поставленные на землю, не изменили ее неловкое движение. Она шла с явной хромотой, одна нога слегка волочится за ней.

Молодая женщина внимательно смотрит на стол. С этого ракурса я не вижу ее лица, но ее волосы были обесцвечены долгими днями и годами сельскохозяйственных работ на солнце. Она естественным путем получала такие яркие перья, за которые домохозяйки и офисные работники платят сотни долларов. Мне нужно, чтобы она посмотрела на меня, чтобы получше разглядеть ее лицо. Я беру две коробки с ягодами размером с горошину и поворачиваюсь к ней лицом.

— Извините, мисс? — Она вздыхает, и ее плечи на мгновение опускаются, прежде чем она выпрямляется и смотрит на меня.

Это она.

У нее такой же волевой подбородок и большой выразительный рот. Веснушчатый нос, который всегда был слишком большим в детстве, теперь, когда она выросла он смотрится на ней в самый раз. Ярко-голубые глаза, которые всегда с любопытством следили за мной, когда мы были моложе, сейчас тусклые, без искры, но в них невозможно ошибиться. Теперь она выглядит уставшей, измученной. Изможденная и потрепанная. Губы, которыми она часто улыбались и сомневалась во всем, теперь крепко стиснуты — почему? Волнение? Страх? Но это определенно Кортни Двайер.

— Эти ягоды, можешь рассказать мне о них? — Черт, что я должен спросить о чернике? Это ягоды, они синие, вкусные. Что еще о них нужно знать? Давай, мужик, придумай что-нибудь. — А они органические? — Вот. Это звучит как не глупый вопрос. Господи, эти губы. В последний раз, когда я видел эти губы, меня шатало от поцелуя, который с таким же успехом мог быть ударом бейсбольной биты в живот.

— Да, сэр. Это лесные ягоды. Они растут как дар от Бога и собираются братьями и сестрами церкви Нового откровения. — Она говорит так тихо, что мне приходится наклониться, чтобы услышать.

— Но они органические? — спрашиваю я. Черт, в контексте фермерства я даже не понимаю, что это вообще означает. Я, кажется, припоминаю из уроков химии, что «органическое» просто что-то содержит углерод. Почему я не подготовился лучше? Мои знания и интерес к химии в значительной степени начинаются и заканчиваются тем, как взорвать дерьмо с помощью самодельной взрывчатки.

— Сэр, ягоды дикие, — вздыхает Кортни. — Их не сажают, не удобряют и не обрабатывают никакими химикатами. У них нет ничего, кроме божественных благословений Господа, чтобы помочь им расти. — Она хмурит брови и теперь пристально смотрит на меня. В эти голубые глаза вернулся прежний свет, но я не могу сказать, узнает ли она меня. Время, татуировки и борода хорошо замаскировали меня.

— Ладно, тогда все в порядке. Сколько они стоят?

— Они стоят восемь долларов за фунт, сэр. — Ее глаза широко распахиваются, когда она заканчивает фразу, и ее рот закрывается. Она начинает оглядываться на остальных у палатки – в тот момент, когда я узнал Кортни, другие люди у палатки теперь переименованы в моей голове как мишени Альфа, Браво и Чарли – но ловлю себя на том, что слишком далеко, чтобы поворачиваться к ним. В ее глазах есть узнавание, но также и страх. Больше, чем страх. Ужас. Кого она боится? Уж не меня? Их?

— Кортни? — Я стараюсь говорить тихо. — Ты в порядке? — Она едва заметно качает отрицательно головой и снова говорит.

— Если вы купите три фунта, то получите скидку, сэр. Один фунт за восемь долларов, три за двадцать два.

— О, это гораздо лучшая сделка, — отвечаю я, выуживая бумажник. — Платить тебе?

На лице Кортни отражается паника, и она прячет руки за спину.

— Нет, сэр, я не занимаюсь деньгами. Пожалуйста, передайте их брату Натану. — Она поворачивается, указывая на молодого человека, которого я назвал цель Браво. — Я упакую их, пока будете ему оплачивать, сэр. — Она оглядывается на меня умоляющими глазами. — Ваша покупка будет готова, когда вы вернетесь ко мне.

— Спасибо, мисс.

Цель Браво все еще внизу, в дальнем конце. Он сидит за дверью грузовика, у коробки с деньгами. Я протягиваю ему руку с двадцаткой и пятеркой, и он подходит, чтобы взять деньги.

— Три фунта черники. Она сказала, что это двадцать два доллара?

Глаза-бусинки прищуриваются, когда Браво безмолвно берет деньги. Я оставляю руку протянутой для сдачи, и край татуировки разноцветными чернилами виден после манжеты моей темной клетчатой фланели.

Старший субъект мужского пола, цель Альфа, громко произносит:

— Ты не будешь резать свою плоть для мертвых и не оставляй на себе никаких отметин, — утверждает он с усмешкой. — Левит. Девятнадцатая глава, двадцать восьмой стих.