Анри Труайя - Анн Предай
За столом они обменялись двумя-тремя словами, не больше. Позавтракав, Пьер ретировался в гостиную и устроился в кресле. Анн осталась мыть посуду, и когда вошла к нему, он уже спал. Он лукаво наслаждался, разыгрывая из себя старика, спешно обретя в свои шестьдесят лет привычки восьмидесятилетнего деда. И она, в общем-то, не была уверена, спал ли он по-настоящему или, быть может, только притворялся, демонстрируя тем самым, до какой степени ему все безразлично. Он знал, что Анн волновали и его усталость, и его безразличие, и это его понимание всего только усугубляло ее беспокойство. Она преднамеренно задела стул. От поднятого шума он открыл глаза и вздохнул, будто неожиданно оказался в мире, где для него больше не было места.
– Ты пойдешь со мной, папа? – спросила Анн. – Сегодня очень хорошая погода.
Судя по голосу, настроена она была весьма решительно. Отец хоть и скривился, однако отправился искать пальто.
Небо, серое утром, теперь стало голубым и чистым. Прозрачный воздух был весь исчеркан литографическими каракулями голых веток. Сад Тюильри кишел розовощекими детьми и их продрогшими родителями. Анн без труда приспособилась к походке отца. Они направились к Лувру и остановились возле одной из статуй Майоля.
– Эти статуи, – едва слышно произнес он, – твоя мать… твоей матери очень нравились…
Голос его хрипел и дрожал. Анн замечала уже не раз, что он больше не говорит «Эмильен» или «Мили», но единственно – «твоя мать»…
– В последний раз мы с ней приходили сюда, – продолжал он, – через несколько месяцев после операции.
Боже мой, это было так давно! Как ей здесь нравилось… Кто мог тогда предположить, что все так быстро…
Он не закончил фразу, с носа у него свисала слеза. На голову статуи уселся воробей. Пьер шумно высморкался.
– Не сходить ли нам на кладбище? – вдруг спросил он.
– Для чего? Тебе не кажется, что здесь, куда ты так часто с нею приходил, Мили гораздо больше, чем там, где вы никогда не бывали вместе?
– Анн, но именно там она теперь!
– Нет, папа.
Он склонил голову:
– Когда я думаю, что ты даже не надеваешь черного…
– Мили не выносила этот цвет!
– После похорон ты ни разу не была на ее могиле.
– Ну и что? Не испытываю в том надобности. Более того, я уверена, что, бегая на кладбище каждые два-три дня, как ты, я за месяц растратила бы все настоящие воспоминания о Мили. Думая о ней среди всех этих выстроившихся в стройные ряды крестов, я и ее бы стала представлять одним из них, с именем и двумя датами на нем. Ты это мне советуешь? Я туда пойду, будь спокоен, но позже. Намного позже. Может, в следующем году, на День всех святых. Отнесу охапку хризантем, и буду, как все…
Продолжая говорить, Анн свернула в аллею. Ей было совестно, что пришлось грубо с ним обойтись. Но она не сомневалась, что сделала это для его же блага. Отец отмалчивался, словно набрав в рот воды. Анн смягчилась и спросила, не устал ли он. Пьер заверил ее, что нет. Чтобы как-то растормошить его, она затеяла разговор о старом Париже. Выбор был точен. Он рассказал – хотя Анн слышала об этом в детстве сотни раз, – что во времена Людовика XV посередине квадратной дворцовой площади Лувра возвышалось с дюжину бедных хижин, сараев и пристроек. И потребовалась энергия брата мадам Помпадур, главного интенданта двора Его величества, чтобы снести эти лачуги, а их обитателей вышвырнуть за ограду. После чего отец погрузился в безмолвие. Было заметно, что он пожалел, поддавшись ее нехитрой выдумке.
Солнце зашло, и тут же резко похолодало. Они вернулись домой. Прямо на кухне Анн выпила стаканчик белого вина. Пьер демонстративно отказался. Прихватив тарелку, она устроилась ужинать в гостиной, где на зеленом сукне карточного столика отец раскладывал пасьянс. Ужин в итоге получился натянутым. Старые сожители, да и только, им больше нечего сказать друг другу. Чем ближе время отходить ко сну, тем озабоченнее становилось лицо Пьера. Было заметно, что он страшится возвращения в супружеские покои. На пожелание Анн спокойной ночи он ответил с нескрываемой растерянностью. Словно в последний раз умолял избавить его от этого испытания. Она проводила его до самого порога и закрыла за ним дверь.
На следующее утро Анн обнаружила отца в гостиной. Он спал на канапе и позой своей очень напоминал охотничьего пса. На ногах покрывало, невесть что под головой. Он мирно посапывал. Впрочем, он уже проснулся и повернул в ее сторону виноватое лицо:
– Прости меня, – услышала она. – Это очень трудно. Я не мог… Но у меня получится…
9
Мсье Ферронэ так гордился фотографиями, сделанными во время путешествия по Амазонке, что отвергал всякую возможность принести в жертву хотя бы одну из них. Напрасно Анн усердствовала, доказывая этому мелочному автору, что в книгу невозможно включить больше семи вклеек с иллюстрациями, не увеличив существенным образом ее стоимость.
– Ну так измените формат, – настаивал тот. – Можно ведь урезать их – вот так, к примеру.
– Тогда репродукции станут мелкими – возражала она. – Они подавят друг друга, получится коллекция марок. Уверяю вас, что в любом случае текст все решает сам.
Продолжая говорить, она подняла голову от бумаг и посмотрела на открывшуюся дверь. В щели появилась голова Лорана. Анн смутилась. Казалось, ветку, на которую она взгромоздилась, качнуло порывом ветра.
– Извините меня, – попросила она мсье Ферронэ, – я на одну минуту.
Она вышла в коридор, тесня перед собою Лорана.
– Как ты похудела! – начал он. – Какой у тебя усталый вид.
– Где ты был все эти дни? – требовательно спросила она.
– После похорон я почувствовал себя лишним и подумал, что нужно оставить вас с отцом наедине с вашей печалью. Вот и поселился у приятеля на недельку…
– Мог бы дать о себе знать.
– Я думал, ты и так поймешь.
Где-то звонил телефон. Из-за перегородки доносился стук пишущих машинок. Мимо прошла мадемуазель Муаз, секретарша мсье Куртуа, улыбнулась Анн и скрылась в дверях соседнего кабинета. Из туалета, оправляя юбку, вышла одна из машинисток. Безучастный ко всему происходящему, Лоран не отрывал от Анн глаз, полных неутоленной нежности.
– Я не смогу сейчас поговорить с тобой. Подождешь меня в «Старине Жорже»? Я подойду минут через пятнадцать.
– Хорошо, Анн.
Она собралась уходить, но он остановил ее за руку и спросил:
– Ты и вправду хотела меня увидеть?
– Конечно.
– Ну тогда можешь возиться со своими делами сколько тебе угодно. Если понадобится, подожду хоть весь день.
Она убежала к мсье Ферронэ, продолжавшему копаться в своих снимках. Словно укутанная невидимым облаком, она с трудом вспоминала суть прерванной дискуссии, спешила как можно быстрее покончить с этой ненужной встречей и потому охотно соглашалась со всеми его доводами. Не к месту улыбаясь, подыскивала нужные слова и то и дело посматривала на часы. В конце концов, с охами и вздохами, мсье Ферронэ согласился на изъятие дюжины фотографий, которые все равно были явно лишними. Едва он вышел, она крикнула Каролю:
