Хиллиард Нерина - Бесценный символ
Насколько Энтони помнил, такая теория никогда не выдвигалась никем из так называемых экспертов и показывала со стороны Стефани понимание человеческой натуры, удивительное в женщине, прожившей под крылышком отца большую часть своей жизни.
— Итак, вы сфокусировали свой интерес на священнике?
— Да. И то, как он упомянул о краже в донесении Риму, было похоже на официальное признание, что события вышли из-под контроля и что необходимо что-то быстро предпринять. Кроме того, чувствовалось, что писавший донесение испытывает самодовольство, как будто ему известно то, что не знает больше никто.
Джеймс Стерлинг не обладал такой интуицией, но его дочь выказала явную способность читать между строк.
Она продолжила деловым тоном.
— Я тщательнее изучила донесение и обнаружила, что его послали из Инсбрука. Это далеко от Богемии и тех мест, где искали распятие раньше.
— Исследователи, признававшие существование распятия и факт его похищения, искали в районах, близких к Богемии — фамильной резиденции Габсбургов, где и произошло восстание, — медленно сказал Энтони. — Очень хорошо, Стефани. А потом?
Она моментально сконфузилась, как если бы похвала смутила ее.
— Ну, у меня возникли сомнения, что идея похищения принадлежала священнику или же что он мог добраться до распятия, даже если бы захотел украсть его. Так что, по крайней мере, имелся кто-то еще, кто привез распятие в Инсбрук и спрятал его. Сопоставляя данные донесения с письмами и дневниками, собранными папой за многие годы, я обнаружила, что один из Габсбургов— Курт — навещал в Инсбруке свою возлюбленную в то самое время, когда там находился священник. Он написал полдюжины писем своему другу, а поскольку друг состоял в родстве, по меньшей мере, с тремя королевскими семьями, эти письма остались целы и хранятся в одном из венских музеев. Папа снял с них копии, но не увидел в них ничего, касающегося распятия. К счастью, он перевел их, и таким образом я обнаружила некоторые факты.
Энтони посмотрел на стопку листов перед собой и сказал:
— То есть поездка Курта в горы со своим другом.
Стефани кивнула.
— Письма очень подробны, не правда ли? На первый взгляд многие детали кажутся излишними, но когда я изучила письма с той точки зрения, что Курт и его друг, вероятно священник, искали место, где спрятать реликвию, все встало на свои места. Курт просит своего адресата сохранить письма, что поразило меня, пока я не подумала, что он хочет использовать их в качестве памятки на случай, если забудет, где спрятал крест.
— Если распятие скрыли лишь на время, то почему оно так и не всплыло снова? — недоверчиво спросил Энтони.
— Думаю, Курт не намеревался возвращать его остальным членам семьи, — сухо сказала Стефани. — Он принадлежал к младшей ветви Габсбургов и, судя по его письмам, был ужасно честолюбив. Он несколько раз предпринимал попытки добиться большего влияния внутри семьи, но без успеха. Вероятно, он взял распятие в Инсбрук, планируя сохранить его для своих собственных нужд в будущем. Он хитростью добился помощи священника, чтобы спрятать реликвию и сообщить о краже в Рим.
— Но распятие так и кануло в небытие. О нем не упоминается в дальнейшем ни в письмах, ни в дневниках. Вероятно, с ним что-то случилось? — предположил Энтони.
— Мне также был любопытен этот факт, и я обнаружила ответ в одной из книг папы о Габсбургах. Оказалось, что возлюбленная Курта заболела через месяц или около того, как он написал последнее письмо, и он ухаживал за ней. Она выжила, а вот он схватил лихорадку и умер. Священник же так никогда и не вернулся в Рим. Вскоре после того, как он отправил донесение, он упал и сломал себе шею. Мне хотелось бы думать, что Курт не имел к этому падению никакого отношения, но кто знает?
— Как вы обнаружили сведения о священнике?
— Ну, мне было любопытно. Я связалась с университетом в Инсбруке, и, к счастью, у них нашлись свидетельства современников.
— Стефани, я никогда больше не буду сомневаться в вашей сообразительности.
Она дрожала от его оскорблений, но оказалось, что его комплименты действуют на нее еще сильнее. Она не знала, что и сказать, глядя в его внезапно потеплевшие глаза.
Почти наобум она сказала:
— Так… вы думаете, у нас имеется шанс обнаружить распятие?
— Я бы отправился за ним, имея и меньше сведений, чем вам удалось собрать.
Внезапно вспомнив о воровстве, Стефани рассказала Энтони о краже бумаг и своих предположениях.
Лицо Энтони стало замкнутым, глаза посуровели.
— Обычный вор не стал бы обременять себя рукописями. Вы правы, кто-то забрался в дом именно из-за записок.
— Это еще не самое худшее. Мои расчеты лежали на столе. Вор не взял их, но если он их заметил… Вы вычислили, где может быть распятие, за несколько часов, потому что знали, что речь идет об окрестностях Инсбрука. Если он также это знает, то может опередить нас.
— Почему вы не сказали мне этого раньше, Стефани? — мягко упрекнул ее Энтони.
— Это не имело значения, если бы вы, просмотрев заметки, сказали бы, что я не права.
— Нет, я имею в виду, почему вы не сказали мне, когда это случилось?
Затем он странно рассмеялся и тряхнул головой.
— Не обращайте внимания. Это был глупый вопрос. Вы не пришли бы ко мне, даже если бы я был вашей последней надеждой не попасть в ад.
Она с удивлением поняла, что он злится сам на себя, потому что его поведение в первый вечер заставило ее твердо решить не просить его о помощи. Если бы она поступила иначе, и он согласился, они были бы сейчас в Австрии. Был ли Энтони зол на то, что они могли лишиться распятия частично по его вине?
— Извините, Стефани, — сказал он.
— Я, по всей видимости, не попросила бы вас помочь независимо ни от чего, — сказала она, затем медленно добавила: — Единственное, что имеет сейчас значение, это то, что какой-то коллекционер или делец заплатил вору-профессионалу, чтобы тот добыл бумаги, и сейчас также отправился на поиски распятия.
Энтони глубоко вздохнул:
— Теперь он или они, возможно, уже в Инсбруке.
— Хотела бы я знать, кто это, — прошептала Стефани, — и как они обнаружили…
Резко поднявшись на ноги, Энтони подошел к телефону и стал звонить. Он говорил по-французски, и она не поняла о чем. Когда он повесил трубку, то выглядел удовлетворенным.
Взглянув на Стефани, он коротко сказал:
— Вы готовы ехать?
Она кивнула.
— Я нанял самолет.
Он действительно нанял самолет. Он был прав, говоря, что ей не найти лучшего союзника, чем он.
Когда самолет поднялся в воздух, она сказала первое, что пришло ей в голову:
— Таможенные чиновники в Орли, без сомнения, знают вас.
— Как и большинство таможенников в Европе.
Он отстегнул ремень и подошел к бару в передней части самолета.
— Хотите что-либо выпить? Здесь множество фруктовых соков.
— Апельсиновый, пожалуйста.
Она наблюдала за ним, думая о его лаконичном ответе. В последние десять лет она слышала или читала об удивительных находках, сделанных Энтони, его столкновениях с дельцами черного рынка и сделках с другими коллекционерами по поводу различных редкостей и произведений искусства. Таможенные чиновники во всем мире, вероятно, знали его в лицо, и большинство из них, судя по отношению французов, без сомнения, уважали.
Энтони вручил ей стакан с соком и сел рядом. Она пила маленькими глотками, а затем вернулась к прерванной теме разговора.
— Таможенники в Орли были очень дружелюбны. Они все такие?
Энтони повернулся к ней, его рука лежала на спинке сиденья в опасной близости от ее плеча.
— Нет, не все. Большинство из них доверяет мне. Они знают меня много лет и могут быть уверены, что я не везу контрабанду и не пытаюсь вывезти что-либо незаконно из страны.
Он не мог оторвать от нее глаз. Она больше не была бледной, как прошлой ночью, ее серые глаза были ясными, взгляд твердым, и Энтони захотелось прикоснуться к ней. Она, казалось, не отдавала себе отчета в том, какое действие оказывала на него. И, несмотря на ее мгновенный страстный отклик прошлой ночью, если она и чувствовала сейчас побуждение броситься в его объятия, то умело скрывала это. Расстроенный, он мысленно одернул себя — уж не теряет ли он на самом деле рассудок?
Она продолжала беседу в той же непринужденной манере.
— Вы не одобряете черный рынок, не так ли?
Он вынудил себя сосредоточиться.
— Когда речь идет о предметах искусства, нет.
С любопытством взглянув на него, она спросила:
— Я слышала, вы попадали в самые дикие местности. И поскольку вы свободно въезжаете и выезжаете из некоторых стран, не было ли у вас когда-либо искушения…
— У меня хорошая репутация, и не имело смысла портить ее. Но несколько раз в прошлом я помогал при транспортировке медикаментов. Никакого оружия и ничего такого, что тамошнее правительство могло бы рассматривать как контрабанду.
