Джанет Дейли - Золотой мираж
Кит взяла из его рук картонку и, вынув плотно закрытый бумажный стакан с кофе, протянула ему, а сама, смахнув пыль и грязь с низкого пьедестала огромной пятидесятифутовой буквы, села и с наслаждением вытянула ноги.
– Знаете, я впервые здесь, – признался Джон, открывая стакан с кофе.
– Проезд по этой дороге чаще всего бывает закрыт. Из-за детей и подростков, повадившихся устраивать здесь пикники, – пояснила Кит и отпила глоток кофе. – Такой, как у нас в кафетерии, – черный и крепкий до горечи, – сказала она, отставив стакан и доставая пакетик с солью к картофелю фри. – Именно такой, какой я люблю.
– Вы часто здесь бываете?
– Когда появляется тоска по родным горам. Я не часто езжу домой – то нет времени, то денег или даже бензина. В ясные дни отсюда великолепный вид на Лос-Анджелес. Вон там круглое здание, видите, – это Центральный архив, он недалеко от Голливуда.
Она какое-то время молча смотрела на панораму города, а затем, скомкав пустые пакетики от соли, сунула их в картонку, чтобы все вместе выбросить.
– Почему вы тоскуете по горам?
– Я из Колорадо, выросла на ранчо недалеко от Аспена.
– Да? Интересно. У меня там дом.
– Подождите, не в Старвуде ли?
Кит не могла себе представить Джона в одной из фешенебельных викторианских вилл в предместьях Аспена. Несмотря на аристократические черты лица, он не был поэтической натурой. В нем было слишком много физической силы. Викторианская архитектура должна быть ему чужда. У него, видимо, современный в авангардистском стиле дом. Такие она видела в Старвуде.
– Да, там, – ответил Джон и улыбнулся.
– Разумеется, – согласилась она и тоже улыбнулась. Ей нравилась улыбка Джона Тревиса, спокойная, слегка ленивая и вполне человеческая, несмотря на его обычную надменную отстраненность. Сегодня, правда, он был прост и доступен. Его русые волосы были в беспорядке после езды в открытом автомобиле, рукава дорогой сорочки от Армани закатаны на мускулистых загорелых руках.
– Хотите картофеля? – предложила Кит, когда он потянулся за сигаретой.
– Нет, спасибо, – тряхнул он головой и, закурив, смотрел сквозь дым на то, как она с наслаждением ест жареный картофель. До сих пор он не знал, что можно так наслаждаться едой. Съев, она облизала соленые пальцы.
– М-м, амброзия, – прошептала она. – Мне нравится эта тишина, покой. Лишь шелест ветра в кустарнике, изредка крик койота. Это напоминает мне родные места.
– Когда в последний раз вы были там?
– Полгода назад, – голос ее дрогнул. – Ездила хоронить отца.
– Простите. – Он был вполне искренен, выразив свое сожаление, хотя, в сущности, совсем не знал ее.
– Спасибо. – Она слабо улыбнулась. – Мне кажется, мой отец понравился бы вам. Его все любили. У него был такой заразительный смех, не очень громкий, но добрый и веселый, он наполнял радостью жизни сердца всех, кто слышал его. Он любил смеяться и никогда не впадал в уныние. Мой отец был замечательным человеком.
Джон услышал нотки подлинной нежности в ее голосе.
– Ваша мать жива? – спросил он, глядя в свой стакан.
Кит кивнула.
– Она живет здесь, в Лос-Анджелесе.
В больнице, в отделении безнадежно больных. У нее рассеянный склероз. Но Кит не сказала ему об этом. Это были ее беды и заботы, что-то очень личное и касающееся только ее.
– Мои родители развелись, когда мне было шестнадцать, – добавила она.
– И вы приехали в Лос-Анджелес?
– Нет, я жила с отцом до окончания колледжа. А потом приехала сюда. – Она пожала плечами, словно хотела на этом закончить разговор о себе. – А теперь скажите мне честно, вы скучали по дому, когда впервые оказались в Голливуде?
– Смотря что считать домом. – Он выпустил в воздух струйку дыма.
– Это верно. Ведь вы – сын военного, – вспомнила Кит. – Я где-то прочитала, в каком-то журнале.
– Да, мой отец был морским офицером. Каждые два года он получал новое назначение с переменой места службы.
В противоположность Кит ему нечего было вспомнить о доме. Он ненавидел кочевую жизнь своих родителей, ненавидел всю жизнь военного городка, кастовость, жестокую дисциплину, собственную постоянную борьбу за признание в каждой новой школе. Отец был суров с ним и требовал, чтобы он всегда и во всем был первым.
– Ваши родители живы?
Кит потянулась за картофелем.
– Да. Отец после тридцатилетней службы на флоте вышел на пенсию, а теперь работает по контракту в военном ведомстве. Продолжает колесить по стране и возит за собой мать. А она по-прежнему жалуется на свою беспокойную жизнь.
– Они, должно быть, гордятся сыном.
– Едва ли. – Он печально улыбнулся. – Мой отец считает, что быть актером – это не занятие для настоящего мужчины. Он хотел, чтобы я, как он, стал моряком. Я не оправдал его ожиданий. Меня можно считать, как говорят, паршивой овцой в стаде.
Кит посмотрела на его густые волосы, позолоченные солнцем, и покачала головой.
– Вы не паршивая овца. Скорее овца, несущая золотое руно.
Джон негромко рассмеялся. Кит впервые слышала его смех в жизни, а не на экране. Он ей понравился.
– Я принимаю это как комплимент, – сказал он.
– Так оно и есть. – Кит снова протянула руку к пакету с картофелем. – Вы уверены, что не хотите отведать? Я почти все съела. Я люблю вкусную пищу, – призналась Кит с подкупающей искренностью. – Любую, но чтобы была вкусной. Хрустящий картофель, горячие сосиски с лотка в парке, хорошие бифштексы, печеные яблоки в сахаре, зернистую икру... О, ее я просто обожаю.
– Не паюсную, а именно зернистую? – он вопросительно поднял одну бровь.
– Именно зернистую, осетровую, когда зернышки так вкусно лопаются, если их прижать языком к небу. С паюсной это не получится.
– Глядя, как вы приканчиваете жареную картошку, я никогда бы не сказал, что вы, как истый гурман, разбираетесь в таких деликатесах, как зернистая игра.
Почему он, собственно, сказал это? Он и сам не знал. Эта женщина не устает его удивлять.
Кит расхохоталась.
– Это всего лишь один из моих многочисленных талантов. Кстати... – Она остановилась и стала прятать использованные бумажные салфетки в картонку, затем поднялась, стряхнула крошки с платья и лишь потом посмотрела ему в лицо. – Вы, кажется, хотели поговорить со мной, а я все болтаю и болтаю, впрочем, как всегда, когда нервничаю.
– Я это заметил, – сказал он спокойно и удивился, что ему хочется все узнать о ней и чем дальше, тем больше.
– Итак? – Кит сделала глубокий вдох. – О чем вы хотели поговорить со мной?
– О вашем сегодняшнем прослушивании. Он бросил окурок на землю и растоптал ногой.
– Я знаю, что хорошо справилась с ролью, – выпалила Кит, не сдержавшись. Внутри ощущался неприятный холодок страха, а в горле стало сухо от волнения. Она пыталась взять себя в руки.
