Бернард Глэмзер - Небесные девушки

— У меня есть конфеты. Угощайся, — сказала Джурди.

— Ребята, вы не понимаете. Я голодна. Я хочу бифштекс, И я открою вам секрет. Я пойду сейчас и съем его.

Наступила мертвая тишина.

До нее стало доходить.

— Господи, — сказала она, — какое правило я нарушаю теперь? Вы считаете, что, если я хочу бифштекс, Я должна есть его в ванной? Я молчала. Заговорила Аннетт:

— Нет. Только то, что мисс Пирс сказала: мы не должны выходить из отеля сегодня вечером. Помнишь? И тут Донна вышла из себя. Это была последняя капля. Она носилась взад и вперед по комнате, вопила о нацистской Германии и Советской России, она швыряла свои туфли в стену, она начала рвать на себе волосы, пока я не схватила ее за руки и не сказала:

— Эй, относись к этому спокойнее, остынь. Ты не можешь выйти из отеля, но я держу пари, что здесь есть кафетерий, прямо в отеле, где ты можешь съесть гамбургер.

Она закричала:

— Я не хочу чертов гамбургер, я большая девушка, мне необходимо питание, я хочу бифштекс с косточкой.

— О'кей, — сказала я. — Я тоже не ела целый день. — Я пойду с тобой.

— Кэрол, — окликнула меня Альма. — Ты возьмешь меня с собой?

— Ты голодна тоже? Конечно. Аннетт? Джурди?

Аннетт и Джурди сказали, что они остаются. У них было печенье и конфеты.

— О'кей, Донна, — сказала я. — Пойдем.

Странная искорка промелькнула в ее зеленых глазах.

— Это славный, высшего класса отель, не так ли? — проговорила она. — Бьюсь об заклад, что здесь есть славный первоклассный ресторан.-Она взглянула на меня проницательно.-Томпсон, ты не можешь пойти в таком виде.

— В каком виде?

— В такой одежде.

— Почему нет?

— Правило триста двадцать пятое, — завопила она. — Ты не должна появляться нигде в отеле без подобающей одежды. Правило шестьсот девяносто девятое: вы должны предъявлять самые высокие требования к своей внешности. Я буду повторять правила до тех пор, пока они не станут вываливаться из ваших ушей. Итак, все куклы внизу будут в вечерних платьях. И ты тоже его наденешь.

— Ты с ума сошла? Вечернее платье, чтобы пойти съесть гамбургер?

— Именно так, — подтвердила Донна и обратилась к Альме: — У тебя есть вечернее платье?

— Ну конечно, — вскинула она голову.

— Ползи в него.

— Слушай, Донна, — начала я; она угрожающе повернулась ко мне и сказала:

— Если ты не перестанешь сердить меня, то я поколочу тебя, так вот. Нет правила против еды, не так ли? А если мы пойдем есть, мы должны соответственно одеться, не так ли? Так что поживей, беби, потому что я даю вам только пятнадцать минут, чтобы принять боевую окраску. Понятно?

Если бы кто-нибудь спросил мое мнение, я бы сказала, что это невозможно. Но провозглашаю во всеуслышание: девушка может успеть поверхностно вымыться, переодеться, напудриться, надеть серьги, все это проделать всего за шестнадцать минут, причем вместе с другими двумя девушками, которые все это время постоянно крутятся под ногами. Вам необходима определенная движущая сила, и в нашем случае такой движущей силой явилась Донна Стюарт, которая ежесекундно вопила на нас, потому что она подозревала, что упадет замертво от острого голода прежде, чем мы дойдем до лифта. Она упустила свое призвание, эта девица. Она должна была работать надсмотрщиком у фараонов, когда они строили пирамиды. Аннетт и Джурди сидели на моей кровати, наблюдая за нами. Они не произнесли ни слова. Они только смотрели. Осмелюсь сказать: это была самая дикая сценка, какую они когда-нибудь видели в своей жизни.

Я должна признать, мы выглядели весьма презентабельно. На мне — небольшой золотой костюм, купленный, у Лорда и Тейлора, и золотые башмачки. На Альме — что-то совершенно потрясающее из черного кружева с огромной красной розой на груди; своим великолепием она едва не ослепляла вас. А Донна была просто ходячей мечтой в непостижимом платье — я не могла сообразить, как это было все надето, ее платье было таким тонким — в мягком фантастическом цвете, который я могла описать как туманный испанский мох или старая паутина. Все в мире было сделано для ее фигуры, для ее зеленых глаз и ниспадающих красных волос.

— Донна! Откуда такое изумительное платье? — воскликнула я.

— Чиапарелли, — сказала она. — Экспромт. Что-то вроде этого.

— Для маленькой деревенской девочки из Нью-Гэмпшира ты явно знаешь, как себя вести, — заметила я. — Разве ты мне не говорила, что никогда не была в Нью-Йорке? Как ты умудряешься заказывать такие платья в лесной глуши? Через каталог Шира, Робека?

— Я нашла его у Файлина в Ба-а-астоне, — ответила она.-Ты слышала когда-нибудь о Ба-а-астоне? Кто видел мой кошелек? Где мой кошелек?

Он был на ее постели.

Она села и открыла его, и перевернула его так, что содержимое вывалилось, включая тридцать центов, несколько монет по десять центов, три монеты по двадцать пять центов, два бриллиантовых кольца и рулон банкнотов размером с кулак.

— Донна! Вот это деньги! — воскликнула я.

— Именно их я и искала, — сказала она. — Нам же нужно будет заплатить за ужин. Думаю, брать все не обязательно?

— Чтобы громко крикнуть, сколько у тебя в этом рулоне?

— Тысяча двести долларов, — сказала она.-Мой старик дал их мне утром как прощальный подарок. — Она вытащила одну стодолларовую бумажку и засунула ее в маленький серебряный вечерний кошелек, который держала в руках. — Этого должно хватить, не так ли?

— Я надеюсь, малыш, — сказала я. Я прикинула, что это будет веселая ночка и я не обойдусь одним чеком, так что я предусмотрительно положила семь долларов и пятидесятицентовую монету в кошелек. У Альмы, как я и подозревала, оказалась бумажка в один доллар, надежно приколотая большой безопасной булавкой где-то возле пупка. И я не думаю, что кто-нибудь из нас был скрягой. Я имею в виду то, что все мы получали свои сорок пять долларов в неделю минус пятнадцать за жилье и минус некоторые другие вычеты; и сколько же вы можете ассигновать на гамбургер в таких условиях? Сразу стало очевидным, что Донна относится к тем людям, которые не имеют ни малейшего представления о деньгах. Двадцатидолларовая бумажка, или пятидесятидолларовая, или стодолларовая для нее были едины: просто банкноты, просто деньги, просто то, что правительство печатает для того, чтобы ей не нужно было тащить сундук с монетами, когда она поедет в Бостон к Файлину.

Альма спросила:

— Мы идем? Или мы не идем?

— Мы идем, — сказала Донна. — Аннетт, милая, окажи милость. Сложи эти вещи обратно в мою сумочку, хорошо?

Аннетт слезла с постели.

— Но ты же не можешь оставить все эти деньги разбросанными вокруг, Донна. Все эти кольца.

— О, не беспокойся, — сказала Донна.