Анна Дубчак - Филе женщины в винном соусе

Руки машинально коснулись клавиш. На этот раз она сыграла просто мелодию, одной правой рукой. И вдруг увидела мальчика, играющего на виолончели. В темных бархатных штанишках и белой рубашке, он сосредоточенно водил смычком по струнам и почему-то плакал. Быть может, потому, что мелодия выходила фальшивая и звучала словно насмешка бессмертному творению Бетховена «Сурок». Затем возник фон: стало ясно, что мальчик играет на сцене музыкальной школы, скорее всего, даже на экзамене.

— Не плачь, соберись и сыграй еще раз, — донеслось откуда-то сбоку; Наталия повернулась, но ничего не увидала, кроме размытых стен ее собственного кабинета. Мальчик перестал играть. Достал носовой платок и вытер им слезы. Вздохнул, как могут вздыхать только дети — судорожно, надсадно и трогательно, с хлюпаньем и причмокиванием, — и снова начал выводить мелодию «Сурка». «Кто этот мальчик? Я его не знаю». И словно ответом где-то в памяти прозвучала тема виолончели. Даже не тема, а попытка сыграть чисто эту же мелодию. Наталия вскочила со стула, включила свет и достала папку с зарисовками, которые сделала в ночь убийства Нины Лискиной. Вот он, зимний пейзаж, который сопровождала игра на виолончели. Как-то все это связано. Лист с изображением привязанной к кровати женщины она положила в самый низ, спрятала подальше: ей было страшно. Затем достала новый лист и нарисовала, как могла, углем силуэт мальчика, играющего на виолончели. Затем белую кабинку с лицом девушки с закрытыми глазами. Лица мужчины она не видела, а потому нарисовала только затылок и плечи с частью спины. Пусть будет. А вдруг она поможет отыскать убийцу Нины Лискиной? Ведь если бы не история с пропажей альбома Бланш и немецкими марками, она бы и не обратила внимания на все это.

Вернее, обратить-то бы обратила, но только с точки зрения нездоровья, диагноза. Спрятав папку с рисунками в стол, она вернулась на кухню. Остатки пирога вызвали в ней приступ жалости к себе: он так и не пришел. Игорь Логинов — свинья. Вот и ему поставлен диагноз.

Она выглянула из квартиры на площадку — букет сирени лежал на пороге. «Господи, цветы-то здесь при чем?» Наталия бережно отнесла их в комнату и поставила в свою любимую белую большую вазу. Затем выключила везде свет и легла в постель. Нет, не так представляла она себе эту ночь.

Глава 9

ПУСТЬ ВСЕ БУДЕТ КРАСИВО И РОСКОШНО

Она подъехала к драмтеатру за четверть часа до условленного времени. Оставив свой вишневый джип на параллельной улице, поднялась по ступенькам на парадное крыльцо и принялась разглядывать афиши. Падал снег. Было темно, и только свет газовых фонарей освещал площадь перед театром. На свидание она решила пойти в новой норковой шубе и таком же берете. Пусть все будет красиво и роскошно. В джипе у нее было припасено шампанское — на тот случай, если вдруг у ее любовника не хватит фантазии или денег. Хотя если у него нашлись деньги на казино, то уж на бутылку шампанского… Увидев приближающегося к театру мужчину с букетом белых цветов, она вся напряглась: это он. Но мужчина прошел мимо. А ведь он нес сирень. И это в декабре. Даже Сан Саныч не додумался до такого. Надо бы ему намекнуть…

— Привет. — Кто-то тронул ее за плечо; она повернулась и увидела его.

— Ой, вы так внезапно… — Она отметила про себя, что он в той же кожаной куртке. Неужели ему не холодно? Должно быть, приехал на машине.

— Давно ждешь? — Он был без шапки, и в волосы успел забиться снег.

«Где же он оставил машину, интересно?»

— Нет, только что пришла, — соврала она, чтобы не показать, как важна для нее эта встреча.

— Какие планы?

Увидев, что он пришел без цветов, она ужасно расстроилась, но все-таки с надеждой подумала: «Наверное, оставил в машине».

— Не знаю.

— Отлично выглядишь.

Катя улыбнулась.

— Ты на машине? — спросил он. — А то моя что-то забарахлила.

Он пришел без цветов. Не говоря уже о шампанском, конфетах и прочих необходимых атрибутах первого свидания. Очевидно, это его стиль. И не надо требовать невозможного.

— Да, она здесь, за углом.

— Надеюсь, ты одна?

— Конечно.

Они спустились с крыльца, прошли квартал и свернули на Бахметьевскую. Увидев джип, мужчина присвистнул:

— Нормальная машина. Куда поедем?

Катя пожала плечами и села за руль. А она-то думала, что он составил целую программу…

— Тогда на мою дачу, ты не против? Там тепло, хорошо…

— Вы даже не сказали, как вас зовут.

— Александр. Можно просто Саша.

— А далеко ваша дача?

— Нет, в двадцати километрах от города. По Московской дороге.

Катя завела мотор, и джип плавно покатил в сторону перекрестка. Всю дорогу молчали. Когда выехали за город, он попросил ее остановить машину.

— Раздевайся, — сказал он сухо.

— Как это? — Ее щеки залила краска. Что это еще он выдумал?

— Просто раздевайся, и все тут. — Ему так хотелось ее унизить, что он не мог дотерпеть до дачи. — Быстро.

Она попыталась было открыть дверцу, но он больно ударил ее по руке. Катя вскрикнула.

— Больше я повторять не стану, — угрожающим тоном произнес он.

Она округлившимися глазами смотрела на него. Мужчина повернулся, она дернулась от страха и принялась снимать шубу. За рулем делать это было неудобно. Затем сняла через голову шерстяное платье, сорочку, лифчик и осталась в колготках и теплых ботинках. От стыда, ужаса и страха она вся пошла красными пятнами. Мужчина расстегнул джинсы.

— Знаешь, как это делается?

— Не надо…

— Почему же? Своему толстопузу делаешь, а мне нет? — Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. За окном падал снег, девушка, опустив голову, переживала самые ужасные минуты своей жизни.

Спустя полчаса он позволил ей надеть на голое тело шубу и приказал вести машину вдоль леса, по заснеженной дороге к поселку, рядом с которым и располагалась его дача. Катя, находясь в полуобморочном состоянии от всего того, что только что произошло, хотела умереть от стыда. Она жалела об одном: сумочка с пистолетом находилась на заднем сиденье. Зачем он везет ее на дачу? В доме было натоплено. И она поняла, что здесь живут. И что газовую печь топили с самого утра. Ее семья тоже жила в доме с газовыми печами, поэтому ей не трудно было об этом догадаться. Обстановка дома говорила о том, что Саша нищий, это во-первых, а во-вторых, понятия чистоты для него не существовало: всюду был разбросан какой-то хлам, полы грязные, на окнах выгоревшие, линялые занавески, постель на железной узкой кровати разобрана и испачкана чем-то отвратительно желтым. Она могла только догадываться чем. Он запер двери и, повернувшись к ней, сказал: