Фэй Уэлдон - Сын президента
— Доктор Грегори такой старомодный. У Дженифер Адриан мочится в постель — а ему двенадцать, — и никто не тащит его ни к каким шарлатанам. Просто считают, что он очень крепко спит. Дженифер идеальная мать, домоседка, и все же Адриан мочится в постель.
— Возможно, ему не хватает внимания со стороны отца, — сказал Хомер. — Послушай, на самом деле в твоем сердце есть обман, Изабел? Ты так сердишься, что я начинаю в это верить.
— Нет, — сказала Изабел. — Но я обязательно придумала бы что-нибудь, если бы могла, чтобы меня оставили в покое.
В ту ночь она притворилась перед Хомером, будто испытала оргазм, чего раньше никогда не делала. Это избавило ее от вопросов. Ей вдруг захотелось побыть наедине с собой. В кои-то веки без разговоров по поводу его действий и ее бездействия или противодействия.
6
Пит писал для Дэнди речь — тот должен был выступать на съезде углепромышленников. Использует ли ее Дэнди, или будет говорить «из головы», Пит сказать не мог.
Но ведь это Дэнди, потому-то он и вселял любовь и преданность. В нем была порядочность. Если шапка оказывалась ему не в пору, он не надевал ее, пусть дул холодный ветер и мерзли уши.
Речь посвящалась моральной чистоте, в ней говорилось о том, что душ в надшахтном здании является символом, о желательности заменить человека механизмами — ради сохранения его собственного достоинства, об истинных ценностях рабочих людей и о том, что выгоду не следует исчислять в денежных знаках. Настоящее богатство — не деньги, оно заключается в способности человека трудиться, и трудиться хорошо. И о том, что не надо бояться инфляции, которая может оказаться не врагом, а другом.
— Боже правый, «чистота»! — сказал Джо, разглаживая один из отброшенных Питом листов. Весь пол был усеян ими. Когда у Пита бывал творческий подъем, он не жалел бумаги. — После вчерашней ночи я не поставлю слова «чистота» рядом с именем Дэнди. Ты видел ногти у нее на ногах?
Предыдущая ночь была катастрофой. Дэнди затащил их всех в ночной клуб, где — поскольку он должен был следить за своим весом и кровяным давлением, ему вообще нечего было делать — напился до чертиков и, даже не взглянув на милых верных девушек из партийного центра, которые всегда следовали за ним, затеял драку с официантом, а затем скрылся часа на два в задней комнате с девицей из гардероба, которая ходила в сандалиях и не мыла ноги, и которую в голову никому не пришло проверять в органах безопасности. Пиппа играла в мячик где-то в другом месте.
— Стоит ему жениться и обосноваться в Белом доме, — сказал Пит, — и он уймется. У них не было никаких сомнений насчет будущего. Они никогда не рисовали себе поражений, потерь, провалов, разочарований и унижений. Они отвергали все отрицательные эмоции, привычка, которая делала их всемогущими и опасными. Они растягивали реальность до предела, и, поскольку себя они ломать не умели, они ломали окружающий мир. Они могли ограбить и убить без вреда для себя, и не столько потому, что верили в правоту своего Дела или говорили себе, что цель оправдывает средства, или ради своих личных интересов, сколько потому, что просто не осознавали природы своего поступка. Даже язык они изменили в угоду своим задачам. Если им понадобится убрать Изабел — или любого другого, — ее не «убьют», а тем более, не «прикончат»; ее «ликвидируют», «искоренят», «устранят», ею «займутся», причем весьма пристрастно. Она будет шлюха, мало того: иностранная шлюха, ведь она даже не женщина, тем более не американка. А раз так, раз она для них чужая, то и «ликвидировать» ее можно без угрызений совести.
Дэнди называл их то головорезами, то тупицами, но тут он ошибался — они вовсе не были глупы. Пиппа говорила, что они чокнутые, но и она заблуждалась, они были вполне нормальны. Оба, Дэнди и Пиппа, сошлись во мнении — двойная глупость, — что им следует держать Горячую Голову и Котенка при себе. Любой человек, домогающийся высокого государственного поста, может быть убит по политическим мотивам. Ну а вор скорее поймает вора, а убийца — убийцу: свой свояка видит издалека.
— Перейди улицу, чтобы опустить письмо в ящик, — сказал Дэнди, — и ты рискуешь попасть под машину. Самое меньшее, что может сделать политик, — смотреть в оба.
Пит и Джо не обсуждали с Дэнди вопрос об Изабел — Уотергейтский процесс научил всех прежде всего тому, что действовать надо без указания своего начальства, и чем меньше это начальство будет знать, тем лучше.
Начать с того, что, если бы Лидди не нанял Маккорда, немало людей сгинуло бы в тюрьме. Никсона избрали бы на третий и даже четвертый срок, и на ядерных часах было бы не без двух минут полночь, а, скажем, без десяти, что куда приличней. Не позаботившись замести следы, Лидди изменил характер будущего. Сильная личность в Америке по-прежнему вершила историю.
Громко стрекотал телекс. Шумный, не то, что компьютер, на котором тихо загорались красные огоньки, когда ему надо было что-то сообщить.
Телекс отослал их к компьютеру. Новейшая аппаратура частенько нуждалась для подстраховки в старомодных технических устройствах.
— Опять наша Изабел, — сказал Пит. — Новый код. Кого-то она сильно тревожит.
Джо взял справочник с шифрами и принялся за работу. Здесь не было короткого пути. Некоторые вещи приходилось делать людям, а не машинам.
Пит ходил по комнате. Его жена записалась на вечерние курсы, что в глазах Пита было, пусть и небольшим, актом супружеской измены. В то время, как он занимался государственными делами, ей следовало заниматься делами его, Пита. Сегодня его ждала дома приходящая нянька и ужин из холодильника. Хорошенькая награда для воина. Но жена привела в порядок свое тело и свой дом, довела все до блеска и теперь принялась наводить порядок в голове.
7
Хлоп. Стук. Шлеп. В общественном саду напротив Уинкастер-роу построили теннисный корт. Только для тех, кто живет на нашей улице. Я уже жду, что Дженифер отведет меня туда, сунет в руку ракетку и сообщит, что кто-то изобрел теннисный мяч со свистком, специально для слепых. Вот он. Хлоп!
Слепым приходится усердно трудиться, чтобы поддерживать моральный дух зрячих. Видите, все препятствия можно преодолеть! Надо только работать, стремиться, прилагать старание и победа и слава в наших руках! Слепым даже втайне завидуют: мы — слепые, хромые, глухие — по крайней мере знаем, где находимся (или не находимся) и где наш враг. Всем известно, в чем наша беда. Нам разрешаются приступы уныния, горечи, зависти, печали, даже вспышки раздражения. Но что до всего остального, какие у нас основания жаловаться? У нас есть обувь на ногах, еда в животе, мы можем выбирать себе по вкусу партнера для любовных утех, иметь детей или не иметь, как пожелаем… Что может омрачить нашу жизнь! Для грусти, депрессии и самоубийств нет никаких оправданий.
