Ирина Лобановская - Злейший друг
А потом Варька пошла в туалет… И тогда подвыпившую Ксеньку с неизменной сигаретой в зубах попытались затащить в машину какие-то парни. И она уже устала с ними бороться и махнула рукой — будь что будет! — как вдруг вылетела разъяренная Варька. Она так визжала и царапалась, так кусалась, так цеплялась за сестру, которая была уже в полной отключке, что парни испугались, плюнули и уехали. Арбатский ко всему привыкший народ никакого внимания на происшествие не обратил. А милиция здесь редко прогуливалась.
— Дурка! — сказала Варька сестре, злобно показав мелкие зубки.
Ксения молча с ней согласилась.
После рождения Даши забот у Ксении хватало по горло. Где там про Варьку и Валентина вспоминать! Хотя вспоминала, очень даже иногда вспоминала и замирала на мгновение возле микроволновки. И Дениса очень жалела — заброшенный совсем ребенок, — и Глеба, умного, доброго, по-настоящему влюбленного в Ксению, уступающего во всем, спускающего все ее срывы, иногда сравнивала вдруг с Валентином — и не могла остановиться…
Когда-то Глеб каждое утро до работы приезжал на машине к ее подъезду и опускал в почтовый ящик письмо. Как из бокала, наполненного доверху вином, надо осторожно отпить глоток, чтобы не расплескать, так его переполненная душа, очевидно, стремилась отдать по каплям свое чувство, перелить его в другую душу, поделиться. Глеб… Шутил — смешно, серьезничал — интересно. Поздно ночью Ксения, вернувшись из театра, звонила ему, старалась успокоить, утихомирить. Потом пришло лето. По заведенному порядку Глеб всегда увозил свою семью на юг. И оттуда звонил Ксении два раза в день. В то утро, когда она сказала, что Маруська тоже уехала отдыхать, Глеб взял кассира измором и достал билет на самолет Адлер — Москва. Ксения открыла дверь, ничего не спросив — консьержка пропускала только знакомых ей людей, — и остолбенела. Изумленно погрызла сигарету.
— Разлюби твою мать… Что случилось, Морозов? Глеб ответил не сразу.
— Я боялся, что у меня появится дублер…
— Ты мне льстишь! — засмеялась Ксения.
Пробыв весь оставшийся отпуск Глеба вдвоем, они поняли, что врозь невозможно. Осенью он, не дождавшись развода, переехал к ней. Начался всегда очень трудный и долгий период привыкания. Обыденная дребедень…
И Ксении ли сравнивать мужей, когда тридцать девять лет и уже бабушка? Разве можно разрешать себе думать о том, кого любила? И кого любишь, несмотря ни на что — ни на проворную сестру, ни на внучку, ни на тридцать девять? Разве можно сравнивать кого-то с кем-то, когда есть на свете Варька, Денис, Маруся, Дашка…
Задыхающийся шепот в трубке: «Целоваю…»
Он любил стилистическое разнообразие. Он был молод и застенчив… Он…
Нет, «он» — совершенно не к месту.
Без бабушки и Даша дома тоже заброшенный ребенок. Приедет Ксения к дочери и выяснит, что морковный сок опять дать забыли, а яблоки (полная миска была, два килограмма) Маруся с Петей съели.
— Как съели?! А Дашке?
— Да ладно, мам, ничего не будет. Не переживай. Вырастет!
И эта тоже ничего не понимает, как Варька. Они никогда не повзрослеют в Ксениных глазах, никогда не поумнеют, всегда будут нуждаться в ее помощи и опеке. И Ксения будет помогать им во всем, выручать, избавлять от забот, сколько сможет. Сколько сможет… Как устала она…
Дома Ксения положила Дашу в кровать, крикнула с балкона Дениса и отпустила Петю на все четыре стороны. Осчастливленный Петр улетел в неизвестность, сияя улыбкой до ушей. Явившийся с улицы мокрый с ног до головы Денис хитро сообщил Ксении по секрету, что сегодня еще не завтра. Вероятно, он думал, что завтра наступит очень не скоро. Очередная смешная иллюзия детства. И такие всегда долгие ребячьи дни…
Иллюзии, иллюзии… Что бы мы значили без них, хрупких, прозрачных, греющих нас и нами согретых?
— Каин, где брат твой, Авель?! — артистически воздевая руки, вдруг вопросил Денис. — И вот, Ксения, Иисус воскрес! И сказал: «О, дети мои! Что же вы делаете?!»
Ответа слегка растерянная Ксения не нашла.
— А кулисы и занавес — это разве не одно и то же?
— С чего ты взял? Конечно нет.
— Ну как же! Говорят: ушел за кулисы — и уходит туда, за занавес. Значит, кулисы — эти вот занавески на сцене, вечно пыльные!
Заверещал телефон.
— Угу, — солидно сказал в трубку Денис. — Пойду посмотрю… — Он заглянул в комнату. — Ксения, ты дома или тебя нет?
— Нет, — пробурчала она. — Меня нигде уже нет… Так и скажи. Скажи, что я уехала из Москвы… И буду нескоро. Неизвестно когда, может, через полгода. А связи со мной нет — мобильник я выкинула. Скажи, что я в монастырь уехала. На послушание! И пойди вымой руки. Я им не доверяю.
— А что такое монастырь? — тотчас поинтересовался Денис.
— Это где красиво… очень тихо… где мысли светлые и высокие… где отдыхает душа от суеты и твоих фильмов, которые ты без конца смотришь… где человек один… и думает, размышляет… где никогда не бывал Каин, о котором ты недавно поминал…
Денис удивленно притих и задумался, пытаясь постичь смысл услышанного. Постичь смысл… понять… осознать истину… Что такое — эта истина?… Это просто… это то, что есть… что существует… а что существует?…
Даша лежала тихо, только соска во рту беспрестанно шевелилась: туда-сюда, туда-сюда. Спокойный ребенок — одно удовольствие для бабушки. А ухо все никак не хотело воспринимать это нелепое новое слово, не хотело — все! Какая она бабушка?! Какие Маруся с Петей родители… Какая Варька жена и мать… Все просто, как линейка.
Денис слушал новости. Рассказывали о гибели Литвиненко.
— Ксения, я чего-то не понимаю… Как же, интересно, этот Полоний на свободе гуляет, когда его Гамлет давным-давно шпагой заколол?! Ты помнишь? Там еще девка такая была, которая к Гамлету приставала… как ее… Офелия, вот! И знаешь, Ксения, этим датчанам ботинки делали просто халтурно. Гамлет говорит там про свою мамашу, что она еще не износила башмаков, в которых шла за гробом. А потом выясняется, что прошло всего два месяца! Но он словно удивляется — ведь королева уже должна была их износить, эти датские туфли!
— Умен до безнадежности… Тебе обо всем этом мама расскажет. Она у нас обожает книги читать. И ты туда же, — отмазалась Ксения. Вздохнула и взяла мобильник: — Это я, которая Ксения…
Олин голос в трубке…
— Все плохо и будет еще хуже.
— Опять звонил? — спросила Ксения.
— Опять не звонил! — выкрикнула Ольга. — Он больше не хочет мне звонить! Ксения, мне плохо!
— А зачем ты ждешь его звонка? Разлюби твою мать… Пора выбросить его из головы. Оставить за скобками…