Татьяна Туринская - Спроси у зеркала
— Лар, а тот 'Андрей' — это кто? Одноклассник? Могловец или Николаенко?
Лариска медленно повернула голову в сторону Валерки, несколько мгновений смотрела на него удивленно, потом довольно высокомерно, даже где-то надменно, так несвойственно для нее, произнесла:
— Видимо, кто-то основательно покопался в нашем классном журнале? Иначе откуда такие сведения?
Валерка смутился, едва было не отвернулся к стене, да ворочать шеей было не только довольно болезненно, но еще и небезопасно для наволочки — как бы не запачкать кефиром. Да и вообще — мужик он или кто? Он должен выяснить, кто его соперник!
— Ну, допустим, покопался. Так кто — Могловец или Николаенко?
— А тебе не все равно? — возмутилась Лариска. — Дидковский, ты, между прочим, коварно нарушаешь границу, вторгаешься в мои личные владения.
— Могловец или Николаенко? — настойчиво выпытывал Валерка.
Лариска проигнорировала вопрос, уткнувшись в журнал, намеренно громко перелистывала страницы.
— Могловец или Николаенко? — в Валеркином голосе сквозили едва уловимые истерические нотки.
Ларочка вновь надменно посмотрела на него — и откуда только взялась эта надменность у тринадцатилетней неопытной девчонки? Ответила холодно:
— Ты слишком любопытен, Варела. Могловец, Николаенко, или Петров-Сидоров — это мое личное дело. Я же не спрашиваю, есть ли у тебя кто-нибудь, потому что это твое личное дело. Вот и давай договоримся: личная жизнь — табу. И это единственная тема, запрещенная для обсуждения. Договорились?
Валерке хотелось кричать, выть волком. Есть, есть у него соперник! Иначе почему она так тщательно оберегает свою тайну? Впрочем, ничего удивительного. И на что, спрашивается, он надеялся? Что ее красоту и необыкновенность оценит только он? Нет, он с самого начала должен был быть готов к появлению соперника, иначе и быть не могло. Вот если бы он влюбился в Кристину, тогда ему можно было бы и не беспокоиться, вот уж там-то ему точно не пришлось бы бороться с соперниками! А Ларочка… Это же Ларочка! И ему предстоит долгая борьба за нее, очень долгая и наверняка трудная. Но он все равно победит, он все равно останется у нее единственным. Пусть он недостаточно хорош для нее, зато он слишком сильно любит ее, так сильно, что никакие соперники ему не страшны. К тому же, у него есть очень сильный союзник, мама. И с ее помощью он непременно добьется успеха!
Ларочка, обиженно поджав губки, продолжала шуршать страницами, подолгу не задерживаясь ни на одной из них. И если раньше молчание было довольно умиротворенным, почти уютным, то теперь явно чувствовалось напряжение, даже некоторая враждебность. Валерка понял — надо разрядить ситуацию, перевести все в шутку, чтобы Ларочка ни в коем случае не догадалась, что он очень заинтересован в ее скромной персоне. Нет, все должно выглядеть, как самое тривиальное любопытство.
— А 'Гена' у Сливки — это Дергачев?
Ларочка с готовностью отбросила журнал в сторону:
— Нет, Дидковский, ты таки основательно поковырялся в нашем журнале! И как тебе это только в голову взбрело?
Валерка скромненько потупил глазки:
— Ну, может, сам бы я до этого и не додумался. К тому же, в одиночку охотиться за вашим журналом было не с руки…
— Ага, так значит, вы эту аферу провернули вдвоем с Горожанкиным? И идея, конечно же, принадлежала ему?
Дидковский якобы смутился:
— Ну, понимаешь… Увидел он на Сливкиной руке свое имя, а уверенности в том, что это именно о нем, не было. Вот и решил на всякий случай проверить ваш журнал, может, это Сливкин одноклассник, а вовсе не Горожанинов.
— И что?
— Ну что-что? Видимо, Дергачев…
Лариска расхохоталась искренне, от души:
— Дергачев! Ой, не могу! Дергачев! Какие же вы дураки! Вы того Дергачева видели? Да даже будь он писаным красавцем, неужели вы с Генкой ничего не видите? Какие же вы глупые! Пацаны, что с вас возьмешь!
Валерка оживился:
— Так что, Горожанинов, что ли?
Лариска с готовностью кивнула:
— А то! Горожанкин, конечно! Она ж по нему с младенчества сохнет! Неужели ничего не заметили? Нет, Валер, честно? Совсем-совсем?!
— Совсем.
И Валерка ни капельки не лукавил. Генка-то, может, и догадывался, а вот сам Валерка никогда не замечал ничего подобного. Впрочем, он вообще на Сливку внимания не обращал, у него был другой объект для пристального внимания.
— Нет, совсем не замечал. Да и Генка вроде тоже, по крайней мере, мы с ним никогда на эту тему не говорили.
— И что, даже когда он свое имя на ее руке прочитал, тоже ничего не сказал, ни о чем не догадался?
Валерка задумался на мгновение, потом ответил неуверенно:
— Может, и догадался. Но, наверное, сомнения были, иначе зачем бы ему понадобился ваш журнал?
Ларочка хмыкнула и вновь принялась штудировать прессу. Только теперь переворачивала страницы мирно, аккуратно и почти без шума.
А Валерка притих на кровати. Журнал-то они и правда стащили вместе с Генкой, да только инициатива принадлежала не Горожанинову, а самому Валерке. Это ему надо было проверить, кто такой этот таинственный 'Андрей', а Генка с радостью ухватился за идею. Его вообще хлебом не корми, дай только шкоду какую-нибудь сотворить. Да только об этом Ларочке знать было совсем не обязательно.
Глава 5
Без Валерки и Генки Горожанинова школа была уже не та. Вернее, сама-то школа ничуть не изменилась, а вот ее восприятие Ларисой Лутовининой изменилось довольно существенно. Неожиданно для себя она обнаружила, что осталась одна, словно голая и босая посреди площади, и нет рядом спины, за которой она могла бы спрятаться, некому было прикрыть ее наготу. Насколько естественно раньше было ждать в холле после уроков Валерку с Генкой, насколько естественно было идти всем вместе, вчетвером, домой, настолько теперь Ларочка чувствовала себя одинокой и обманутой. С одной стороны, оставалась еще Юлька Сметанникова — уж она-то никуда не делась, по-прежнему училась в том же классе. Да вела себя Сливка как-то странно, не всегда адекватно. Если Ларочка и раньше наблюдала в ней довольно болезненную склонность к мальчикам, то теперь эта ее склонность стала превращаться в зависимость сродни наркотической.
Сливка стала какая-то колючая, резкая. На девчонок-одноклассниц внимания практически не обращала, если не считать довольно дерзких, иногда двусмысленно-грязных высказываний в чей-либо из них адрес. Лутовинину, правда, никогда не трогала, больше того, периодически, как в старые добрые времена, вновь изображала из себя подругу: по утрам ждала у парадного, после уроков опять пристраивалась к Лариске и вместе шли домой. Говорить могли о чем угодно, не чувствовалось вроде в разговоре ни малейшей напряженности, однако уже назавтра Сливка вновь превращалась в холодную отстраненную незнакомку с пустыми рыбьими глазами, глядящими мимо любой девочки и оживающими только наткнувшись на мальчика.
