Татьяна Дубровина - Высший пилотаж
Отец укладывает в чемодан шахматную доску… Он уходит навсегда. Дочь так и не успела по-настоящему узнать его, а ведь он любил маленькую Марию… Он построил для нее этот пряничный домик.
Взгляд упал на голые ноги летчика. Гладкие, не волосатые. Не страшные. Но разглядывать их неприлично.
— Накройся. Простудишься.
А он не сводит глаз с ее плеч. И это тоже неприлично. Маша поднимает с пола брезентовую ветровку, но Иоанн останавливает ее:
— А ты не накрывайся. По крайней мере, этим бронежилетом.
— Почему?
— Это кощунство. Брезент и ты — две вещи несовместимые.
— Комплимент?
— Вот еще! Святая правда!
— А если мне холодно?
— Найди что-нибудь другое.
Легко сказать! Маша обвела взглядом дощатые стены с вбитыми гвоздиками, на которых был развешан весь ее скудный гардероб. Она и вообще-то не могла похвастаться большим количеством туалетов, а сюда, на дачу, привезла все самое старенькое. Не красоваться здесь собиралась, а возиться в земле. Вот этот цветастый сарафанчик, что сейчас на ней, — самый изысканный из всех нарядов. Остальное — либо изношено, либо вышло из моды.
— Что же ты? — напомнил Иоанн. — Накинь шаль какую-нибудь. Тебе пойдет кружевная шаль.
— У меня нет… здесь. Не взяла из Москвы.
Будут лишние деньги — она обязательно приобретет себе такую: огромную, с кистями. Только где их взять, лишние-то? И так они с мамой едва сводят концы с концами.
Кружевная шаль… Какое баловство… В голову почему-то лезли строчки дурацкого романса, где-то случайно услышанного:
Ему бы быть смелей, ему бы быть упрямей,Ему б сорвать с меня фисташковую шаль.Зачем, скажи, зачем мы время потеряли?И я ему вчераНе отдалась.Как жаль!
Однако действительно становилось зябко.
По простоте душевной, совершенно без задней мысли, Мария нашла такой выход из положения, которому позавидовала бы самая искусная кокетка.
Она распустила косу!
Золотистые волосы, густые и длинные, окутали тело, точно сверкающий водопад. Они струились почти до колен, согревая и укрывая. И они делали Машу прекрасной и загадочной, только сама она этого не понимала.
Иоанн был потрясен.
— Святая Инесса! — невольно прошептал он.
— Что? — испугалась девушка. Неужели он опять бредит, перечисляя имена отсутствующих женщин? Сначала была Ева, теперь — Инесса. Одна из них точно его жена… и это ужасно.
Соколов однако же был в полном порядке. Разве что выглядел немного взъерошенным.
— Есть такая легенда, — объяснил он. — Хочешь расскажу, раз уж не спим и не изучаем аэродинамику?
— Хочу, — обрадовалась она.
— Жила-была девушка по имени Инесса. Она была праведницей. Однажды в их город ворвались враги. Они убили стариков и детей и надругались над женщинами. Схватили они Инессу и повели на казнь.
— А где это было?
— Не знаю. Наверное, в Иерусалиме. Или в Древнем Риме.
— Ее убили?
— Сначала они сорвали с нее всю одежду, и она осталась обнаженной.
— Бедная! Лучше сразу умереть.
— Вот и она так считала. Но эти сволочи все медлили, разглядывая ее со всех сторон. Глаз не могли оторвать, потому что она превосходила красотою всех своих подруг. И вообще всех женщин на земле.
— Выгоднее быть уродиной, — задумчиво проговорила Маша. — Или просто незаметной серенькой мышкой.
Хотела добавить: «Как я», но только грустно поджала губы.
— И тогда Инесса воззвала к Богу: «Господи, спаси меня от этой муки, от этого унижения!» И Господь ответил: «Хорошо, дочь моя!»
Иоанн примолк, заглядевшись на отблески света, играющие в Машиных волосах.
— И что произошло?
Он очнулся:
— А произошло вот что. В тот же миг у Инессы начали отрастать волосы. Густые, длинные… как твои. Они заменили девушке одежду и укрыли ее от похотливых взглядов. Есть даже такая картина. Не помню чья, кажется, Мурильо.
— Красивая история, — вздохнула Маша. — Ну а потом?
— На этом легенда заканчивается.
— Наверное, ее все-таки убили. Сочинитель этой сказки просто вовремя сумел поставить точку.
— Ты хочешь сказать, что Бог спас ее от позора, но не от смерти?
— Позор страшнее смерти, — твердо произнесла девушка.
Иоанн не ответил. Он был согласен. Только до сих пор считал, что думать подобным образом — удел мужчин.
Потому что женщины, с которыми ему довелось сталкиваться, были совсем, совсем другими.
А в том, что Мария говорит искренне, он не усомнился ни на секунду.
Она была иная, из иного мира… в этом он видел что-то странное… и отчего-то пугающее. Иоанн не мог бы выразить свои чувства словами, а только смутно ощущал, что Мария — из мира… не совсем женского, что ли.
Но разумеется, и не из мужского.
Однако ведь люди бывают только двух полов. Не считая, конечно, всяких генетических отклонений, которые относятся к области патологии. Но уж о чем, о чем, а об уродстве тут речи быть не может.
Тогда — кто же она?
Неужели, несмотря на свою материальность, лишь его мечта? Пригрезившаяся легенда? Вроде святой Инессы, вот так же спрятавшейся от внешнего мира за стеной золотистых волос? Существовала ли в реальности та праведница? Или ее просто выдумали?
Как Маша сказала: «Сочинитель той сказки сумел вовремя поставить точку»?
«Клянусь, — сказал сам себе Иоанн, — что в сказке, которая начала складываться сегодня, точку ставить еще рано».
Он не допустит этого!
Ни за что!
Кто же он? Загадка.
Говорят, что люди, родившиеся под знаком Девы, любят разгадывать головоломки, решать кроссворды, продвигаясь к решению шаг за шагом, клеточка за клеточкой. И достигают в этом успеха.
Однако для начала нужна хоть какая-то зацепка. С чего начинается ребус по имени Иоанн Соколов?
На Машин взгляд, лучше всего в качестве отправной точки было бы избрать самолет. Весьма приметная деталь.
Самолетик маленький и старенький, чуть ли не фанерный, а может, и в самом деле фанерный. Значит, не транспортный и не военный. Выходит, подтверждается мелькнувшая ранее догадка о сельхозавиации. Тем более что и курсировал-то он над сельской местностью, над полями. Люпины, наверное, нуждаются в опылении химикатами, чтобы летом зацвести пышнее. А впрочем, дальше, за ручьем, есть еще посадки и капусты, и пшеницы…
Маша сейчас упрекала себя за то, что так мало общалась с соседями по даче. От них наверняка можно было бы что-нибудь узнать. Белецкий, разумеется, не в счет, у него на уме всегда лишь одно.
