Светлана Демидова - Любовь к человеку-ветру
– И по квартирам мужиков?
– А вот это… – Разумеется, Дина Сергеевна хотела сказать, что ее жизнь его совершенно не касается, но Алексей с силой дернул ее за рукав и «хвост» плащика, и она прямо-таки рухнула на сиденье его машины. После этого он ловким быстрым движением перебросил в салон ее ноги, захлопнул дверцу и рванул машину с места.
– Ну и куда ты меня везешь, придурок? – продолжала она злиться.
– Я не придурок. Я просто две ночи не спал, мы объект сдавали. Я не мог даже предположить, что меня так вырубит!
– Ну и что теперь? – спросила Дина Сергеевна. – Неужели ты думаешь, что я еще раз решусь залезть в твою ванну, не говоря уже о постели?
Алексей резко затормозил у обочины. От неожиданности его пассажирка чуть не врезалась головой в приборную панель, но он перехватил ее, развернул к себе за плечи и впился в ее губы. Сначала она хотела сопротивляться, потом раздумала. Пусть себе… Вроде бы у него получается неплохо… Конечно, стыдновато, что посреди улицы… С другой стороны, кому какое дело, что происходит внутри «Ауди». Мало ли, может, они с Лешкой законные супруги, а потому имеют право целоваться где хотят. Тем более в своей машине! И квартира у них тоже есть, где они могут не только целоваться… При мысли о своем счастливом супружестве с Лешкой Дина Сергеевна, распалившая себя еще на рабочем месте и чуть не завлекшая в свои сети невинного Евгения Петровича Рукавишникова, окончательно обмякла, сама приобняла соседа за плечи и даже не дала ему по морде, когда тот полез к ней под плащ. Тем более что немного он там и нашел: все те же черные джинсики и свитерок, только не из ангоры, а из какой-то синтетики.
– Поедем ко мне, – страстно прошептал он ей в ухо.
– Там за стеной мои дети, – так же тихо ответила она.
– А я высажу тебя за домом, и ты пройдешь под балконами – они даже в окно тебя не смогут увидеть.
– А ты?
– А я нормально подъеду и открою для тебя дверь…
Она попыталась кивнуть, но губы опять оказались соединенными с Лешкиными, и они кивнули вместе.
Дину Сергеевну неприлично тряхануло от страха, когда вместе с ней в лифт сел детский врач Альберт Игоревич с пятого этажа. Вместо приветствия она пролепетала нечто до того невразумительное, что педиатр сочувственно спросил:
– Никак приболели?
Она жалко кивнула.
– Сейчас самое вирусное время, – продолжил светскую беседу педиатр.
Дина Сергеевна очень испугалась, что он поедет с ней прямиком до ее восьмого этажа, чтобы поподробнее рассказать о вирусах нынешнего межсезонья, и, может быть, даже поставит градусник, а потому поторопилась сообщить:
– Я уже принимаю этот… как его…
– «Ремантадин»? – подсказал педиатр.
Дина Сергеевна согласно закивала. Педиатр тоже кивнул, весьма удовлетворившись такой медицинской грамотностью населения, и вышел на своем пятом этаже. На восьмом бедная женщина вывалилась из лифта чуть живой от нервного перенапряжения. Если бы сейчас открылась дверь ее квартиры, то она, наверно, рухнула бы в собственный коридор навзничь. Но открытой была дверь другой квартиры. Дина Сергеевна ровно минуту подумала, стоит ли туда входить, шагнула и попала прямо в Лешкины объятия. Поскольку дверь за спиной захлопнулась, она наконец отпустила себя, повиснув на нем всем своим измученным телом. Он все понял, поднял ее на руки и понес в дальнюю комнату через ту, в которой Дина Сергеевна уже бывала. Алексей положил ее на широкую постель, застеленную шелковистым покрывалом, и начал расстегивать на ней плащ. Дина Сергеевна не могла ему помочь. Она ничего не могла. Она была на таком пике напряжения, когда легко разрыдаться от любого пустяка и даже неловкого прикосновения. Он не был неловок. Его движения оказались мягкими и четкими. Дина Сергеевна даже успела подумать о том, какое же бессчетное количество женщин он раздел до нее, раз у него такие отточенные движения. Потом решила, что ее не интересуют никакие бывшие женщины, потому что сейчас он старается явно для нее. Она была уже совсем раздета, а он разоблачаться не торопился. Дина Сергеевна закрыла глаза. Ей плевать на то, одет он или раздет. Ей нравится то, что он с ней делает. Ей хотелось, чтобы эти минуты длились вечно. Но помогать ему она не будет. Ей и так хорошо… и так сладко… и томно… и горячо… Все окружающее дрожит и пульсирует в такт с кровью в ее висках. Под закрытыми веками пылает костер. А тело будто уже не ее, будто принадлежит всему мирозданью, Вселенной, каким-то странным, закручивающимся в спирали мирам. Дина Сергеевна прижала к губам ладони, чтобы вопль, который готов был вырваться из нее, звучал не так громко. Какой-то одной жалкой молекулой она продолжала чувствовать, что за стеной – ее дети, а потому ей нельзя до конца… И все же, не выдержав, крикнула, и закусила руку, и заплакала навзрыд.
– Что ты, Диночка? – услышала она над своим ухом. – Я сделал тебе больно?
– Нет, нет… все хорошо… Все даже лучше, чем хорошо… – Она чуть приподнялась на локтях и постаралась перевернуть его на спину. Надо же? И когда он исхитрился раздеться… Какое у него красивое тело. Сильное… и еще очень молодое… очень…
Она принялась целовать это молодое тело мелкими жаркими и жалящими поцелуями. Он вздрагивал от каждого ее прикосновения, мышцы его напрягались, и она поняла, что сможет еще раз слиться с ним в едином полете к иным мирам, таким странным, тягучим и скручивающим в жгуты и спирали. И она припала к его губам и к его телу, и он сумел сделать так, что ее опять пронзила то ли острая сладостная боль, то ли запредельная чувственная радость.
– Мы ведь еще встретимся… – шептал ей он. – Ты ведь будешь приходить ко мне, Диночка. Тебе же хорошо… Я же вижу, чувствую, как тебе хорошо…
Она ничего не говорила, только продолжала его целовать… всего. Он, не стесняясь, разлегся перед ней обнаженный и такой прекрасный, что Дина Сергеевна не могла оторвать губ от его горячей гладкой кожи. Конечно же, она будет приходить. Она не сможет не прийти. Она хочет еще и еще раз испытывать это давно забытое чувство парения над бессмысленной суетой жизни.
Так началась тяжкая двойная жизнь Дины Сергеевны Манчини, сорокадевятилетней матери двоих детей, начальника группы одного из отделов местного завода, уважаемого человека, интеллектуалки, женщины с определенными принципами и давно сложившимся мировоззрением. Поступаясь своими принципами, она очень мучилась. Не далее как в прошлом месяце Дина Сергеевна попросила начальство убрать из ее группы Ингу Гараеву, которую неоднократно заставала за обжиманием с различного рода мужскими особями в не приспособленных для этого местах. Сейчас ее, начальницу беспринципной Инги, вполне можно было бы застать за этим же самым делом в таких же неподходящих для этого местах. Она могла заскочить к Лешке, «выбежав за хлебом». При этом остатки хлеба, которых было вполне достаточно, она прятала от детей в самую дальнюю кастрюлю, в которую, конечно же, ни Туська, ни Денис не полезут. И все между ней и соседом происходило второпях, в коридоре. И именно то, что времени оставалось в обрез, что нельзя до конца раздеться и пройти в комнату, добавляло остроты и терпкости в их соитие. Дина Сергеевна была на вершине блаженства, если вдруг Лешка, вычислив отсутствие Туськи и Дениса, врывался к ней в квартиру, и они сливались воедино в их тесном коридорчике, где вдвоем и развернуться-то всегда было сложно. Теперь она обожала этот коридорчик, где слияние с Лешкой становилось еще более полным, где, казалось, происходило срастание их тел.
