Мери Каммингс - Наследница
— Надень и намажь рот — и постарайся изменить его форму.
Парик Рене надела сразу, а при взгляде на помаду сдвинула брови.
— Рене такой цвет не идет. Это что, твоей жены?
— Зато он идет к этому парику. — Теду внезапно стало смешно: удержаться от того чтобы попытаться узнать, женат ли он, она все же не смогла. — И у меня нет жены. — Неизвестно зачем добавил: — и никогда не было.
Полученный результат вполне удовлетворил его — узнать Рене в таком виде было почта невозможно.
— У тебя есть деньги? — спросил он, трогаясь с места.
— Да, — нерешительно ответила она, — но немного, Бруни мне дала пару тысяч марок. Она в последний момент спохватилась, а в доме наличных больше не было. Я же говорю — нужно продать драгоценности.
Значит, две тысячи марок, по ее мнению, это немного...
— А сколько стоят твои драгоценности?
— Примерно полмиллиона. — От этой фразы Тед чуть не проехал на красный свет. Дальнейшее объяснение поразило его еще больше: — Я вчера, когда убежала, только их и сумела с собой взять. Больше ничего: ни денег, ни кредитных карточек, ни даже документов.
— А как же ты добралась до Мюнхена?
— До границы — автостопом. А через границу — в грузовике с бревнами.
— С чем? — Теду показалось, что он ослышался.
— С бревнами. Наверх залезла и под брезентом спряталась. — Пока он переваривал услышанное, Рене, очевидно, вспомнила, с чего начался этот разговор, и спросила: — А тебе сейчас нужны деньги?
— Я только хотел узнать, есть ли у тебя мелочь. Тебе придется подождать меня в каком-нибудь кафе.
— Мелочи нет, — виновато улыбнулась она.
Доехав до центра, он оставил Рене в кафе, выделил ей двадцатку из собственных средств и поехал к вокзалу. Вернул в агентство взятый в аэропорту «Фольксваген», зашел в туалет — и через пару минут вышел оттуда уже в обычном виде, без парика и усиков. Вместо плаща на нем теперь была куртка с капюшоном.
В другом агентстве снова взял машину — на сей раз синий «Фиат» — и поехал обратно в центр.
Рене он увидел издалека — она сидела за столиком и беспокойно оглядывалась. Тед подошел почти вплотную, но она продолжала вглядываться в прохожих, и только когда он дотронулся до ее плеча, испуганно обернулась. Глаза ее широко открылись, лицо застыло. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы придти в себя, расплыться в улыбке и спросить:
— Это ты?
— Это я, — ухмыльнулся Тед, любуясь произведенным эффектом, — расплачивайся и пошли.
«Фиат» вызвал куда меньшее удивление.
— Ну вот, теперь нам до-олгая дорога предстоит, — сообщил он, отъезжая от кафе. — Ты не очень устала?
— Нет. А куда мы едем?
— В Париж. Сегодня переночуем в мотеле, а завтра к обеду уже будем там.
— А... там что?
— Там я знаю несколько крупных адвокатов, которые специализируются по разводам. Я выполнял для них кое-какие поручения.
Взгляд Рене стал жестким и чужим, почти враждебным.
— Я не могу идти к адвокату, пока ты не найдешь собак — я же сказала!
Стараясь не обращать внимания на злость в ее голосе, Тед попытался объяснить:
— Адвокат готовит документы на развод не день и не два. За это время я найду их, — улыбнулся, — я помню, я же обещал.
Она вымученно улыбнулась и кивнула. Отвернулась, глядя в окно и думая о чем-то своем — не слишком веселом.
— У твоей... Бруни очень красивые цветы везде. Я таких никогда не видел, — сказал он, чтобы как-то отвлечь ее.
— Да, она еще в школе брошки стеклянные всем делала, — лицо Рене просветлело. — Пару раз ее даже чуть не исключили.
— За что? — не понял Тед. — За эти цветы?
— Она тогда пользовалась такими штучками, вроде больших свечек, чтобы стекло плавить — сама их готовила. Ну, и... пару раз ошиблась в пропорции — слишком сильно горело.
— И что, подожгла школу? — хохотнул он.
Рене кивнула и улыбнулась.
— Она мне и сейчас брошку дала — на счастье. Хочешь посмотреть? — Полезла в сумку, достала маленькую коробочку и открыла. В ней лежал стеклянный цветок анютины глазки, фиолетово-бархатистый с переходом к голубому на концах лепестков и с тремя золотистыми бусинками вместо тычинок.
— Она сказала, что к этому надо купить серый костюм, — пояснила Рене. — Правда, красиво? — все так же улыбаясь, погладила пальцем лепесток и аккуратно спрятала все обратно на дно сумки. Потом как-то сразу посерьезнела и спросила: — А когда ты будешь продавать драгоценности?
— Доберемся до Парижа, а там посмотрим. Возможно, полиция будет пытаться найти тебя по этим драгоценностям.
— Думаешь, не удастся продать? — испуганно вскинулась она.
— Удастся, только намного дешевле.
— Наплевать! — отмахнулась Рене.
— Они у тебя далеко?
— Здесь, — она похлопала по сумке.
— Покажи хоть. В жизни не видел вблизи драгоценностей на полмиллиона франков.
— Долларов, — поправила она, вытащила из сумки свернутую шелковую тряпку и развернула — куда с меньшим пиететом, чем стеклянную брошку.
Сверкающая кучка, пожалуй, не поместилась бы на ладони. Что именно там было, Тед не стал разглядывать на ходу. С трудом сдержав готовое вырваться вульгарное «Ни фига себе!», он поворошил кучку пальцем, вернул на место грозившую выскользнуть на пол сверкающую полоску браслета, сказал:
— Можешь прятать, — и усмехнулся. — А вообще у тебя душа авантюристки, я это еще давно понял. Болтаться по всей Европе автостопом — с драгоценностями на полмиллиона долларов в кармане!
— Не в кармане, — рассмеялась она. — Я их на животе привязала, под свитером.
— Тем более!
— Выбора не было, — ответила она, внезапно помрачнев. Посидела, отвернувшись к окну и, когда он уже хотел спросить ее о чем-нибудь — просто чтобы нарушить молчание, сказала: — Без этих усов ты совсем как раньше выглядишь. А столько лет прошло... целая жизнь.
— Четыре года, — он накрыл ладонью ее руку, лежавшую на колене.
Рене спросила, не глядя в его сторону:
— Я очень изменилась?
— Я тебя узнал сразу.
— Спасибо, — поблагодарила она, непонятно, за что. — Я видела тебя тогда... на свадьбе.
Он не ответил — только слегка сжал ее руку.
Некоторое время они ехали молча. Рене сидела, уставившись вперед, в отблески на ветровом стекле. Темно, тихо — вот так бы ехать и ехать...
— Расскажи мне, — послышалось сбоку.
— Зачем? — Было ясно, о чем он спрашивал. — Хватит того, что ты был прав...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
После свадьбы жизнь Рене почти не изменилась, если не считать переезда этажом ниже, в комнаты, по традиции предназначавшиеся для хозяйки дома.
