Колыбельная виски - Стиви Дж. Коул
Через несколько минут дверь открывается, и Ханна входит внутрь.
— Твоя бабушка что-то с чем-то, — хохочет она.
— Это точно.
— Она пыталась подкупить меня, чтобы я отпустила ее, говорила что-то о виски и о том, что тебе нужно поесть.
Я смеюсь.
— Бабушка думает, что виски лечит все. Она держит его в своей аптечке.
Ханна улыбается, прежде чем вытащить что-то из переднего кармана своего халата.
— Я принесла тебе энергетический батончик из комнаты отдыха для персонала. Надеюсь, это поддержит тебя, пока они не привезут ее.
Такой простой и в то же время милый жест. Забота. За исключением бабушки, я не привык к такому от других людей. Поднимаюсь со стула и подхожу к ней, взявшись за стойку. Меня что-то притягивает, словно гравитация. Что-то такое знакомое. Что-то в ней есть такое, что это кажется правильным, хотя я знаю, что разрушу ее.
Прядь ее волос выбилась из пучка, и я заправляю её за ухо, намерено проводя пальцами по ее подбородку. Такие маленькие прикосновения только заставляют меня хотеть большего.
Она робко опускает взгляд, и нежнейший румянец окрашивает ее щеки. И именно эта невинность заставляет мой желудок сжаться. Большинство девушек, которых я встречал — большинство девушек, которые интересовались мной — были раскрепощенными. В сексуальном плане…
— Им не потребуется много времени, чтобы понять, что происходит. Она живет с тобой? — спрашивает Ханна, доставая из кармана ручку.
— Нет…
— Ты заботишься о ней?
— Ну, мы вроде как заботимся друг о друге.
На ее губах появляется нежная улыбка, и мне почему-то кажется, что она пытается что-то доказать самой себе. Она щелкает ручкой, открывая и закрывая ее, пока взгляд скользит по моему лицу, останавливаясь на моих губах.
— Я знала, что ты не такой плохой.
— Иногда даже плохие мальчики могут любить своих бабушек.
Ханна смеется, продолжая щелкать ручкой.
— Наверное.
Мы стоим так в тишине некоторое время, и пока она беспокойно переминается с ноги на ногу, я могу думать только о том, какими мягкими будут ее губы на моих.
— Ну, я должна пойти проверить других моих пациентов... — Ханна сует ручку в карман и направляется к двери, еще раз оглянувшись, прежде чем проскользнуть в щель.
Вот дерьмо.
Тру руками лицо. Я всегда представлял, что именно такую девушку смогу полюбить, и почти уверен, что это ужасная новость для нас обоих.
Бабушку выписали в десять утра следующего дня, и в следующий понедельник она должна обратиться к неврологу. Она сказала, что не вернется, но все, что мне нужно было сделать, это пригрозить, что больше не повезу ее в церковь, и та согласилась.
— Не трать зря энергию, — ворчит бабушка, когда я включаю свет в гостиной. — И я не инвалид, Ной.
Бабушка шаркает мимо меня прямо на кухню. Тяжело вздыхаю, прежде чем плюхнуться на диван. Я чертовски устал от того, что провел в больнице всю ночь. Слышу, как открывается дверца шкафа на кухне и звякает посуда.
Бабушка входит в комнату со стаканом виски в руке и плюхается в кресло. Она приподнимает седую бровь и поднимает бокал в тосте.
— Эти доктора ничего не смыслят. — Затем выпивает виски. — Виски и молитвы. Это все, что мне нужно.
Все, что я могу сделать, это покачать головой.
Кивнув, она ставит стакан на столик и со стоном откидывает подставку для ног.
— А теперь оставь меня в покое, я немного отдохну. Эти ужасные больничные койки, спишь как на мешке с картошкой. — Она закрывает глаза и складывает руки на животе. — Иди.
Застонав, поднимаюсь с дивана и направляюсь к двери.
— Я оставлю тебя в покое, но сегодня я останусь здесь на ночь.
— Прекрасно, — ворчит она, устраиваясь поудобнее в кресле.
Солнце нагревает мою кожу в ту же секунду, как я ступаю на старое крыльцо. Вдыхаю сладковатый аромат кустарников. В Алабамском лете есть что-то спокойное и размеренное. Сколько бы мне ни было лет, стоя на этом крыльце и глядя на поля, я чувствую себя ребенком. Звуки и запахи вызывают чувство ностальгии. Когда ты ребенок, у тебя все еще есть то, что называется «надежда», у тебя есть мечты. Ты думаешь, что можешь все. И за то время я бы сейчас заплатил хорошие деньги.
12
ХАННА
Меня будит припев песни «Живя молитвами», и хотя я люблю голос Джона Бон Джови, это совсем не то, что я хотела бы услышать — смотрю на синие цифры на часах — в час ночи.
Ворча, нащупываю на тумбочке звонящий телефон. Имя Бо светится на экране, и мое сердце падает в желудок.
— Ты в порядке? — выпаливаю я, уже свесив ноги с кровати и ища ногами какую-нибудь обувь.
— Ты можешь приехать за мной? — бормочет он невнятно. — Пожалуйста, Банана.
О, прозвище. Он пьянее Кутера Брауна.
Вздыхаю, пытаясь успокоить, свой бешено бьющийся пульс.
— Где ты находишься?
— Не знаю, какое-то… место, — он фыркает. — Джерод сказал, что какой-то парень забирал у людей ключи на вечеринке. Кто-то сказал что-то о копах, и я побежал в лес. Приезжай за мной.
— Мне нужно бросить тебя спать в грузовике Джерода.
— Джерод зажимается там с какой-то девчонкой, так что я не могу там спать, — Бо стонет. — Пожалуйста. Я люблю тебя. Не оставляй меня пьяным в вонючем секс-грузовике.
— Ну, я не могу приехать за тобой, если не знаю, где ты!
— Подожди, — слышится шорох в трубке.
Бо ругается, и через несколько секунд на моем телефоне раздается сигнал. Выскакивает сообщение с его местоположением, помеченное маленькой красной точкой.
Он что в Силакоге? Господи!
— И, возможно, тебе нужно взять грузовик папы, — говорит он. — Я вроде как в лесу или еще где-то.
— Я тебя убью, — стону я, прежде чем повесить трубку, уже натягивая джинсы и теннисные туфли.
Через полчаса я уже посреди леса, вцепившись в руль папиного грузовика так сильно, что у меня заболели костяшки пальцев. Грузовик подпрыгнул на ухабе. Свет фар отражается от стволов деревьев. Ветви шлепают по окнам. Олень перебегает дорогу,
