Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская
Нет, Богданова не отказалась вести нас, но после того, как побывала у меня на приеме, резко закрылась и отдалилась. Ограничила любые встречи в нерабочее время, консультировала по телефону или приглашала в поликлинику. Была холодна, вежлива и сдержанна, будто я ее чем-то обидел на осмотре. Я решил лишний раз не тревожить нашего доктора, а всякие мелочи уточнять у Тамары Павловны. В конце концов, у меня своя семья, к которой юная Богданова не имеет отношения.
В домашних хлопотах время летит стремительно, однако я все равно то и дело вспоминаю Вику. И нашу последнюю нормальную встречу в моей клинике. Пытаясь найти причину ее изменившегося поведения, я лихорадочно прокручиваю в голове тот роковой прием.
Он тяжело дался нам обоим. Богданова смущалась, а я… неправильно реагировал на нее. Не как на пациентку, а как на близкого человека, о котором хочется позаботится. Во врачебной практике нет места жалости и эмоциям. Ничего личного - только знания, механика и холодный расчет. Я же рядом с ней превратился в оголенный, дергающийся нерв.
Видимо, потерял сноровку, пока был в отпуске. Медицина – это все, что у меня осталось, кроме ребенка. Взвесив все за и против, я решил прислушаться к Викиному совету – и взять несколько дежурств. Успешно вливаюсь в работу, принимаю больных, но… переживать за одну стеснительную пациентку с пороком сердца все еще не перестал. Она ведь так и не пришла на УЗИ...
- Лисуля, пора есть, - тяну ласково. – Сегодня в нашем пятизвездочном детском санатории на завтрак отборная смесь, а потом водные процедуры и релаксирующий массаж, - произношу шутливо.
Склоняюсь над детской кроваткой, протягиваю руки к дочке, а она довольно улыбается мне и цепко хватает за палец. Сжимает крепко, подтягивается.
- О-о, я вижу, ты уже бегать и скакать хочешь? – смеюсь, поднимая ее на руки. – Подожди, успеешь. Сначала твоему телу надо окрепнуть, а пока что я побуду для тебя транспортом и по совместительству обзорной площадкой.
По-доброму разговаривая с ней, медленно подхожу к окну. Алиска внимательно слушает, будто понимает каждое слово, вертит головкой, рассматривая голые ветки деревьев за стеклом. Погода на улице на удивление сносная. Ветра нет, а временами слабые лучи солнца пробиваются сквозь серые, рваные облака.
Малышка нежиданно делает выпад вперед, заставляя меня покрыться холодным потом, и впивается пальчиками в тюль. Дергает неистово, прилагая все накопившиеся за ночь силы. С трудом разжимаю ее кулачок, целую, а потом сам раздвигаю шторы как можно шире, чтобы впустить больше света в комнату и открыть дочке вид на двор нашего жилого комплекса.
Вдвоем смотрим вниз, изучая людей, которые с высоты нашего этажа кажутся игрушечными. На площадке гуляют дети… с мамами. А мы с Алиской предоставлены лишь друг другу. Два беспризорника.
- Папка сегодня весь твой, - выдыхаю, касаясь губами ее шелковистой макушки, пахнущей молоком и детским шампунем. – Перекроим немного график и пойдем погуляем. Согласна?
- У-у-г-у, - лепечет она в ответ, словно соглашается.
Смышленая мелкая. Няня твердит, что на меня похожа. Жаль… Хотелось бы, чтобы на мать – тогда хоть какая-то частичка Алисы осталась бы со мной. Уменьшенная копия. Но нет… С другой стороны, было бы в стократ больнее, если бы каждый день дочка напоминала мне о жене. До конца дней...
Я должен ее отпустить, иначе свихнусь… Я нужен нашему ребенку.
Жизнь продолжается. Будто вырвали кусок из груди, а ты на автопилоте бредешь дальше. Потому что есть такое слово «надо».
- А-а-а! – предупреждающе покрикивает мне на ухо Лисуля, напоминая об обещанном завтраке.
Не спуская ее с рук, плетусь на кухню и готовлю смесь. Встряхиваю бутылочку, проверяю температуру – и лишь потом сую соску малышке в рот. Она хватает жадно, пьет активно и обнимает ручками донышко, чтобы я не забрал.
- Ну, тише. Никто на твое молоко не покушается. Я такое не ем, - усмехнувшись, удобнее сажусь с ней на кухонный уголок и, откинувшись затылком на прохладную стену, продолжаю кормить.
В благодатной тишине раздается смачное причмокивание, вызывая усталую улыбку на моих губах. Вскоре к мурлыканью дочки присоединяется другой звук, слабый и мелодичный, смешанный с вибрацией.
- Телефон? – устремляю хмурый взгляд в сторону коридора, где вчера после дежурства оставил свои вещи.
Вздохнув, поднимаюсь, не отрывая соски от рта Алиски и не взбалтывая молоко в бутылке. Чревато последствиями, ведь кроха у меня с характером и поесть любит. Трапезу прерывать нельзя, так что я, как Индиана Джонс, прохожу чертов квест.
Добравшись до сотового, каменею на секунду. Не может быть!
- Вика? – читаю вслух имя контакта, и дочка прекращает посасывать смесь.
На душе неспокойно. Богданова редко звонит мне и только по делу. Впрочем, мало ли что она хочет сообщить. Может, у нас прививка скоро или взвешивание…
Однако интуиция гудит сиреной.
Включаю громкую связь и, не прерывая кормления, деловито бросаю:
- Доброе утро, Виктория Егоровна.
- Гордей, ты дома? – обращается на ты. Первый тревожный звоночек. Хреново! – Сможешь приехать в клинику?
Ее сорвавшийся голосок бьет под дых, сковывая легкие. Дикое отчаяние передается мне через телефон. Я готов бежать прямо с Алиской на руках, куда она прикажет. Лишь бы успеть. Успокоить. Помочь.
Проклятые эмоции!
- Вика, что случилось? – хрипло выталкиваю из себя. – Вика? – зову громче. Пальцы сжимаются на бутылочке, моя девочка кривится и давится от чересчур сильного потока. Беру ее столбиком, поглаживая по спине, а сам не отрываю глаз от дисплея.
- Приступ, - коротко доносится из динамика, и у меня обрывается сердце от одного простого слова. В последний раз мне было так страшно, когда я держал жену за руку на родах и видел прямую линию на мониторе. - Только ты сможешь помочь! Пожалуйста!
- Успокойся, Вика, дыши и не усугубляй свое состояние, - чеканю холодно и четко, чтобы достучаться до нее. - Ты сейчас где? Есть ли рядом кто-то, кому ты можешь передать трубку? Я объясню, что делать. Тебе нужен покой, доступ свежего воздуха и…
Переложив Алиску на один локоть, свободной рукой яростно, до треска ткани оттягиваю ворот футболки, будто кислорода не хватает именно мне, а не потенциальной пациентке на том конце провода.
Черт, Вика, как же так!
Игнорирую разрушительный тайфун в груди, запечатываю неуместные чувства внутри и из
