Воровка - Тара Кресцент
― Хм… ― Я не могу понять, о чем он думает. Это меня не удивляет, у него хорошо получается сохранять бесстрастное выражение лица. ― Хочешь что-нибудь выпить?
― Только воду, пожалуйста. Газированную, если есть. ― Если есть. Какая нелепость. У Антонио Моретти есть все.
― Конечно, ― отвечает он. ― На антикварном рынке на Piazzola sul Brenta встречаются неплохие вещи. Они устраивают его каждое воскресенье. Не хочешь сходить?
Он приглашает меня на свидание? Должно быть, я выгляжу такой же растерянной, какой себя чувствую, потому что он добавляет, казалось бы, ни с того, ни с сего:
― Я не встречаюсь с Татьяной.
― Что?
― С Татьяной Кордовой, ― говорит он. ― Ты упомянула ее, и я решил уточнить, что не встречаюсь и не сплю с ней. Или с кем-то еще. ― Он удерживает меня своим пристальным взглядом. ― Единственная женщина, которая меня интересует, ― это ты.
Мой рот открывается. Я не знаю, что сказать. Никто из тех, с кем я была, ни один парень, с которым я встречалась, не дал мне так ясно понять, что хочет быть со мной.
Антонио как ни в чем не бывало открывает дверцу холодильника.
― Давай посмотрим, что тут у нас, ― говорит он негромко. ― Есть запеченный цыпленок, и я могу сделать зеленый салат. Если это не подойдет, я могу приготовить что-нибудь еще.
Я чувствую, что опасно близка к потере сознания.
― Ты умеешь готовить?
Он усмехается.
― Ты так скептически настроена, Лучия, ― поддразнивает он. ― Думаю, я немного обижен. Да, я умею готовить, хотя в основном этим занимается моя экономка Агнес. Однако на этой неделе она навещает свою сестру во Флоренции. ― Он усмехается. ― Давай, проверь меня. Что я могу для тебя приготовить?
Эта улыбка неотразима. Мое тело напрягается от желания.
― К сожалению, мне нужно вернуться на работу.
― Тогда курица и салат. — Он достает из холодильника салат, помидоры и огурец и начинает готовить.
― Могу я помочь?
― Ты можешь накрыть на стол. Тарелки в шкафу над раковиной.
Во время еды мы говорим об искусстве. Как я выяснила, когда показывала ему Palazzo Ducale, Антонио знает довольно много об итальянском искусстве. Большинство богатых людей, с которыми я встречалась, покупают картины, потому что в них выгодно инвестировать или потому, что так можно спрятать незаконно нажитое. Но Антонио ― знаток, и это видно.
Беседа течет легко и переходит от искусства и путешествий к антикварному рынку Венеции и к рынку Местре.
― Десерт? ― спрашивает он, когда мы заканчиваем есть.
Я бросаю взгляд на свой телефон и с шоком понимаю, что прошло уже больше двух часов.
― Я не могу, ― с сожалением говорю я. ― Мне действительно пора возвращаться. ― Я не хочу уходить. ― Ты можешь сейчас показать мне дом?
Он бросает на меня косой взгляд.
― Все еще планируешь украсть мою картину?
Его слова эхом отдаются в моем сознании. Если ты украдешь мою картину, я буду считать, что ты хочешь, чтобы я тебя трахнул.
Я прикусываю нижнюю губу, чувствуя, как во мне снова разгорается жар.
― Неужели ты думаешь, что я предупрежу тебя, прежде чем предприму еще одну попытку? Зачем мне это делать? Чтобы ты предупредил свою службу безопасности?
Он качает головой, в его глазах пляшет смех.
― Я бы не стал их предупреждать, Лучия. Это не соответствовало бы духу нашей игры.
Я вдруг чувствую прилив безрассудной смелости.
― Ты как будто хочешь, чтобы я ее украла.
― Похоже на это, не так ли? Подумай об этом. ― Улыбка трогает его губы, когда он поднимается на ноги и протягивает мне руку. ― Пойдем. Позволь мне все тебе показать.
Дом Антонио ― это богемная симфония цвета и фактуры. Коллекции повсюду. Бронзовые маски из Бенина, керамика из Мексики, черно-белые ротанговые корзины ― все сосуществует в буйной гармонии. Мебель прочная, ковры антикварные, а общее впечатление ― теплое и гостеприимное. Это дом моей мечты, ― думаю я в какой-то момент во время экскурсии.
Затем он открывает дверь в свою спальню, и любые мысли покидают мою голову.
Его кровать не заправлена, одеяло смято. Мое воображение подбрасывает образ его спящего, обнаженного, и меня пробирает дрожь.
― Хочешь увидеть Тициана? ― спрашивает он, жестом приглашая меня войти.
Проходи в мою гостиную, ― говорит паук мухе. Я сглатываю комок в горле и вхожу в спальню Антонио. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы сосредоточиться на маленькой, бесценной картине.
― Тициан в твоей спальне, ― бормочу я. ― Немного чрезмерно, тебе не кажется?
― Разве искусству место только в музее?
― Этому ― да, ― замечаю я, хотя в моем голосе нет ни капли укора. Возможно, это из-за белого вина, которое я пила во время обеда, а может, из-за компании. Трудно сердиться от имени Palazzo Ducale, когда я нахожусь в нескольких дюймах от массивной кровати Антонио. И изголовье, и изножье кровати в решетках, и я представляю себя обнаженной и связанной, распростертой перед взглядом Антонио. Его, чтобы прикасаться, его, чтобы обладать.
…
Прекрати, Лучия.
Я как можно незаметнее сжимаю ноги вместе.
― Это ты так говоришь. ― В его глазах появляется темный, соблазнительный блеск. ― А ты собираешься что-нибудь с этим делать?
Перестань притворяться, что не хочешь с ним переспать, ― шепчет дьявол внутри меня. Кровать прямо перед тобой.
С трудом я игнорирую этот
