Детский отпуск или провал (ЛП) - Хантер Ава
— Имбирный эль, сок лайма, листья мяты, простой сироп, — говорит Соломон Луисе. Но он смотрит на Тесси. — Тебя это устраивает?
Она моргает.
— Да. Подождите! Мы начнем с крабового пирога, — говорит она, прежде чем официантка успевает исчезнуть. Прежде чем она успеет увянуть от голода. Ей не суждено продержаться так долго без еды. Потирая живот, она молча извиняется перед Мишкой, пока официантка уходит.
Впечатленная, Тесси смотрит на Соломона.
— Ты знаешь ингредиенты напитков.
— Знаю.
Она отводит плечи назад, борясь с желанием второй раз за сегодняшний день закатить глаза. Он что, все время ворчит? Он так общается? Односложными предложениями?
— Ну, — говорит она, приподнимая бровь. — Откуда ты знаешь напитки?
Еще одно ворчание. Боже, это все равно что пытаться вытянуть признание из заключенного камеры смертников.
Сдвинувшись с места, мужчина прочищает горло.
— Мы с приятелем владеем баром.
— Правда? — Она наклонила голову, пытаясь представить себе бар на Аляске. Озера. Айсберги. Китовая ворвань. — Это... круто. Ты бармен?
— Шеф-повар. — Мышца дергается в его бородатой челюсти, холодные голубые глаза опускаются к тарелке. — Был.
Она нахмурилась.
— Ты больше не готовишь?
— Нет. Не готовлю.
Жаль. Она рассматривает его разноцветные татуировки. Его руки. Широкие и мозолистые, большие, как медвежьи лапы, они выглядят так, будто могут нанести ущерб на кухне.
И в спальне.
Нет. Нет. Она больше не будет об этом думать. Один раз уже думала, больше не будет.
Смутившись, Тесси делает глоток воды, чтобы прогнать неуместные мысли.
— Чем ты занимаешься? — спрашивает она. — У тебя ведь есть работа?
Не то чтобы ей нужны были его деньги, но если бы папа ее ребенка был трудоустроен, это бы здорово подняло ее самооценку.
— Я делаю мебель. Продаю ее, когда могу.
— А чем еще ты занимаешься на Аляске?
Соломон приостанавливается при появлении официантки. После того, как напитки были расставлены, разноцветные моктейли в бокалах-купе, он молча сидит. И тут Тесси понимает, что он ждет, когда она сделает первый глоток.
И она делает.
— М-м-м, — говорит она. Легкий и освежающий на языке. — Это идеально.
Так и есть. Достаточно, чтобы она почувствовала себя расслабленной. Почувствовала себя нормальной.
Соломон опускает подбородок, борода снова дергается. Похоже, он доволен ее ответом и подносит к губам свой бокал. Тесси приходится подавить хихиканье при виде этого грузного бородатого горца, поднимающего броский напиток, как будто в этом нет ничего особенного.
— Итак, на Аляске, — говорит он, подхватывая прерванный разговор, — я ловлю рыбу. Охочусь.
— Ты ешь мясо?
— Господи. — Он опускает стакан, его красивое лицо страдает. — Ты вегетарианка?
— Только в полнолуние, после принесения в жертву девственницы.
Он моргнул.
— Я шучу. — Она дразняще улыбается. Опираясь локтями на стол, она упирается подбородком в руки и оценивает его. — Ты очень торжественный человек, знаешь ли.
Напряжение покидает его лицо. Улыбка, слабая, но реальная, дергается в уголках его губ. От взгляда его темно-синих глаз у нее свело желудок. Мысли снова вернулись к бару "Медвежье ухо". Соломон, красивый, чертовски красивый, как он слушал ее, показывал ей звезды. Его сильные, но нежные руки на ее теле, пьяная, отчаянная потребность, вспыхнувшая между ними, когда они ввалились в дверь номера мотеля.
Только сегодня в нем что-то изменилось.
Она прищурилась. Он похож на странный хмурый зодиакальный шифр, который она не может разгадать. Каждый его метр восемьдесят четыре, хмурый, широкоплечий. Ей любопытно. Какая-то часть ее души хочет продолжать копать. Это отец ее ребенка. Она должна его знать. И все же…
Другая часть ее души не хочет узнавать Соломона Уайлдера.
Конечно, у них была одна ночь... ...одна прекрасная, великолепная ночь, и теперь у них общий ребенок. Но больше, чем это? Не обсуждается. Сближение, привязанность, сентиментальность? Это не в ее правилах. Вся ее энергия должна быть направлена на то, как сохранить свою жизнь. Как стать хорошей матерью своему сыну. И последнее, что ей нужно, - это мужчина, который все испортит.
И тут она видит это. Что изменилось.
— Твое кольцо, — пролепетала она.
Он вздрагивает.
Сердце молчит.
— Ты снял кольцо, — повторяет она. Уже мягче.
Плотный кивок. Слова вырываются у него изо рта.
— Снял.
— Новая девушка? — Тесси старается быть бесстрастной. Хотя ей должно быть все равно. Не стоит задерживать дыхание в ожидании его ответа.
— Нет. Никакой новой девушки. — Он с болью открывает рот и так же резко закрывает его, как только появляется официантка с закусками. Они делают свои заказы, и с исчезновением официантки за столом воцаряется неловкая тишина.
— Так что. ...никого нет?
Тишина.
Тесси смотрит на свой живот, прикусив губу, желая извиниться, подыскать что-нибудь безобидное, чтобы избавиться от облегчения, внезапно охватившего ее сердце.
Принято к сведению. Мертвая жена. Больная тема.
Ворчание Соломона.
— Что случилось? — спрашивает она, зачерпывая чешуйчатый кусок краба.
— Я даже не вижу своей еды, — ворчит он, ковыряясь в крабовом пироге.
— Вот, — говорит она, доставая телефон, чтобы включить фонарик.
Он вздрагивает от яркого света.
— Господи. Тебе обязательно это делать?
— Ну, ты же хотел это увидеть, — возражает она и, нахмурившись, садится обратно в кресло.
К черту светские беседы и угрюмое отношение Соломона. Пора переходить к делу. Пора покончить с этим. Пора прощупать этого человека, прежде чем соглашаться на что-то, касающееся их сына.
— Давай поговорим о Мишке, — объявляет она, высоко подняв подбородок.
Соломон поднимает взгляд и удивленно смотрит на нее.
Она взмахивает вилкой, проглатывая подушечный комок краба.
— Мы ведь для этого здесь, верно?
— Верно.
— У меня к тебе один вопрос.
— Задавай.
— А если ты однажды струсишь и захочешь уйти?
— Не уйду.
— Люди уходят, Соломон.
— Я знаю об этом, — хрипловато ответил он, — но я не уйду.
Она долго смотрит на него, прикидывая, насколько он правдив. Как она может ему поверить?
Ее собственный отец не хотел ее видеть. Он ушел, бросил ее и ее мать, когда Тесси было два года. Как будто они были мешками с мусором на шоссе. Она едва помнит его. Запах сигарет. Морщинистые карие глаза, словно их отшлифовала пустыня.
У него была жена. У него был ребенок, дочь. А он все равно ушел.
Даже люди, имеющие связи, разрывают их.
Вот почему она опасается Соломона. Если отец Мишки планирует однажды уйти, ему лучше сделать это сейчас, потому что другого шанса у него не будет.
— У меня тоже к тебе вопрос. — Соломон подергивает бородатым подбородком. — Где ты собираешься растить Мишку? В этой квартире?
Она насмешливо смотрит на отвращение на его лице. Ее дом - это не такой уж и большой, но быть оскорбленной человеком, который носит рубашку на пляж, - это богато. — Я бы так и сделала. А где ты живешь? В пещере?
— В хижине.
— Дай угадаю. В лесу?
На его бородатой челюсти напрягся мускул.
— Точно.
— Ну, — говорит она, откусывая еще кусочек, — если ты хочешь участвовать в его жизни, тебе придется найти время, чтобы приезжать в Лос-Анджелес.
— А как же Аляска? — возражает он.
— У меня есть работа. Я не могу уехать. — Она отрезает ножом кусочек краба. Соломон остается нетронутым. — Я все спланировала. — Она перебирает список на пальцах. — Роды в больнице "Седарс-Синай". Цвета детской - плавник дельфина и банан. Его имя...
Вилка Соломона стучит по столу, его лицо прищурено, словно краб испортился.
— Имя?
— Нет. — Она поджимает губы. — Я тебе не скажу.
Его жесткий взгляд - это прожектор для допроса.
