Танцующий в темноте - Т. Л. Мартин

Я стискиваю зубы, но не сопротивляюсь. В любом случае, в таком состоянии у меня не было бы шансов. Я подписалась на это не просто так, и я никуда не уйду, пока не найду свою сестру — даже если это означает позволить им думать, что они опозорили и сломали меня в процессе.

Наслаждайся шоу, Адам Мэтьюзз.

Наконец, я перевожу взгляд на мужчину, о котором идет речь. Обманываю я себя или нет, но есть что-то вдохновляющее в том, чтобы сказать себе, что я позволяю этому случиться.

Адам ничего не выдает, выражение его лица — твердая стена, но я получаю некоторое удовлетворение, зная, что он видит вызов в моих глазах.

Грифф отпускает мое горло, чтобы обхватить за талию, и я задыхаюсь, когда прохладный воздух наполняет легкие. Прежде чем я успеваю перевести дыхание, он задирает платье и сжимает мою голую задницу достаточно сильно, чтобы оставить синяк. Я издаю болезненный звук, но быстро превращаю его в стон.

— Тебе это нравится, да? Немного боли в дополнение к твоему удовольствию.

Это первые слова, которые Грифф когда-либо произносил при мне, и от их грубого звука у меня по коже бегут мурашки.

Я подавляю отвращение, небрежно прижимаясь к нему задницей.

— Мне нравится все, что ты мне даешь, — искажаю я.

Грифф стонет, затем сжимает мою грудную клетку своими руками. На этот раз я не могу сдержать вздрагивания, но требуется всего секунда, чтобы восстановить выражение лица. Он прижимается носом к изгибу моей шеи, затем кусает. Сильно. Я прикусываю язык, прежде чем сорвусь с визгом.

Ублюдок.

— И это? — бормочет Грифф, его дыхание становится тяжелым, когда он слизывает свежую боль своим слизистым языком. — Я, блядь, знаю, что тебе это нравится.

— Мммм.

Кажется, я начинаю раскачиваться, но затем появляются его пальцы, когда он грубо потирает мои плечи, поддерживая меня в процессе. Я наклоняю голову, чтобы получше рассмотреть его руку, желая вонзить зубы в кожу и посмотреть, как ему это нравится. Желая увидеть, как он корчится от боли. Корчиться на полу. Умоляет меня остановиться.

Он сдвигает мои стринги в сторону и проводит пальцами по обнаженной щели, затем останавливается между ягодицами.

— Черт, я собираюсь насладиться этим.

Он прижимает два толстых пальца к единственному месту, к которому я никогда не позволяла прикасаться мужчине.

Как только я набираю полные легкие воздуха, чтобы подготовиться к боли, Адам направляется ко мне. Грифф замирает, но не отпускает меня.

Каждый медленный, размеренный шаг сделан намеренно — то ли для того, чтобы помучить мои нервы, то ли разозлить Гриффа, я не могу быть уверена. Вероятно, и то, и другое. Адам останавливается, когда оказывается достаточно близко, моя грудь касается тепла его рубашки. Я поднимаю подбородок, сжимаю челюсть, и он опускает голову, когда его взгляд опускается к моим губам.

— Так это то, что тебе нравится? — мягко спрашивает Адам, его голос слишком спокоен, слишком успокаивающий.

Хватка Гриффа вокруг моей талии усиливается, подтверждая свои права, но Адам поднимает руку и медленно убирает волосы с моих глаз, как будто мы с ним совершенно одни. Его темные глаза порхают туда-сюда между моими, изучая. Ожидая моего ответа.

— Да, — лгу я, мой голос похож на слабый шепот.

Он кивает, затем наклоняется ближе. Поворачивает голову. Прижимается губами к моей шее так нежно, что я бы не была уверена, что он вообще прикасается ко мне, если бы не его горячее дыхание на моей коже.

Осознание пронзает, и дрожь сотрясает мое тело.

— И ты уверена? — бормочет он.

Рука в моих волосах проходит мимо изгиба челюсти и мягко опускается на другую сторону шеи.

У меня сводит живот, от его прикосновения пульсирует каждая жилка внутри.

— Ммм.

Я едва осознаю, что говорю, только то, что его ласки гипнотизируют. Моя голова откидывается на грудь Гриффа. Отвращение слегка отрезвляет меня, когда Грифф шлепает меня по заднице. Моя голова снова вскидывается, и я обнаруживаю, что Адам смотрит прямо на меня. Едва заметная улыбка растягивает уголок его губ, в голубых глазах мелькает веселье.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, затем оттягивает ее вниз.

— Просто…

Отпуская мою губу, он наклоняется достаточно, чтобы обхватить обеими теплыми руками мои обнаженные бедра, поднимаясь выше, выше.

— Нравится.

Выше.

— Это?

Когда его пальцы дразнят край моих трусиков, Грифф хрюкает и снова вжимается в мою спину. Я пытаюсь скрыть отвращение со своего лица, но кривая улыбка Адама дергается, и я знаю, что потерпела неудачу.

Я прищуриваюсь и пристально смотрю на него сверху вниз.

— Да, — наконец выдавливаю я, затем добавляю страстные нотки в свой голос, когда повторяю: — Просто так.

Глаза Адама закрываются, и он издает хриплый стон, от этого сексуального звука у меня по рукам бегут мурашки. Его пальцы сжимают верхнюю часть моих бедер, когда он снова наклоняется ко мне, затем покусывает мочку моего уха. Я ахаю, и он хватает меня за волосы, одним грубым движением откидывает мою голову назад. Моя голова кружится, когда по коже пробегают мурашки.

— Чушьсобачья.

Это одно слово, состоящее из двух слогов, и произнесено таким тихим шепотом, что только я могу его услышать. Но с таким же успехом это может быть пощечиной мне перед лицом открывающейся правды. Мои глаза расширяются, но я не говорю ни слова.

Я слишком боюсь, что дрожащий голос будет моим признанием.

— Леса прекрасны, темны и глубоки.

Но мне нужно сдержать обещания и пройти много миль, прежде чем я усну.

— Роберт Фрост

Я никогда на самом деле не слышала, как взводится выкидной нож, но внезапно, резкий шорох движения пронзает тихую комнату с силой взводимого курка. Мое дыхание сбивается, когда я смотрю в сторону звука. В сторону Адама.

Он отдалился от меня, одна рука в кармане, другая лениво щелкает оружием, открывая и закрывая его. Движения такие плавные, такие непринужденные, как будто нож — это больше, чем инструмент. Это часть его, продолжение конечностей. У меня по спине бегут мурашки, когда я наблюдаю за ним. Выражение лица задумчивое, широкие плечи расслаблены.

Мое внимание привлекает серебряное лезвие. Оно длиннее, чем я ожидала. Заточено до совершенства. Смертоносно.

Желудок сжимается, когда мои глаза — все еще опущенные, как будто ресницы сделаны из кирпича