Крылья в багаже. Книга вторая - Марина Васильевна Ледовская
Птица перестала кружить и добровольно вернулась в клетку.
— Что же ты? — удивилась Надя. — Вот глупышка! Нет ничего дороже свободы.
— Сердце тоже иногда предпочитает плен свободе, — раздался голос, Надежда вздрогнула, резко обернулась. В беседку снаружи через вход повалили белые клубы. В облаке дыма показалась фигура. От страха Надя стала пятиться, пока не наткнулась на столик, он накренился, и кувшин, потеряв равновесие, упал, откололся кусочек горлышка.
— Ой, простите! — Надя даже взмокла, тщетно попыталась приладить осколок на место.
— Не трудись, — фигура буквально выплыла из дыма. Это оказался небольшого роста старик. Одет он был во все белое. Подошел к Наде, взял из ее рук кувшин. От страха она не осмелилась посмотреть ему в лицо, просто опустила голову и ждала. Неожиданно птица опять вылетела из клетки, сказала свое «фью-ить» и села на плечо загадочного человека. Надя невольно подняла голову, посмотрела на человека. У него были ласковые цвета темного шоколада глаза, улыбка мягкая.
— Это всего лишь кувшин, — тихо сказал старик, глаза его и голос его завораживали, — хотя и символизирующий мудрость, ее накопление.
— Но я его разбила, — прошептала Надя, — я неловкая.
— Это не так, — старик протянул ей кувшин — целый, больше не было отломленного горлышка, — запомни, нельзя себя обвинять во всем, что происходит вокруг. Ты не должна отвечать за то, в чем ты не виновата. Крест на плечах и так тяжел. А ты обрекаешь себя на чужие муки, Надин, — он произнес ее имя на восточный манер, так ее никто не называл. Надя вдруг вспомнила старика в православном храме, его наставления. Тогда его слова помогли ей понять, в ком же ее счастье, счастье женщины. Но то был старец, священник. А здесь? Ведь здесь Сейшелы… И старик другой совсем. И что же дальше?
— Кувшин — накапливаемая мудрость, но ведь он пустой? — осмелилась спросить Надя. Старик смотрел на нее с теплотой.
— Разве пустой? — удивился он и во второй раз протянул Наде кувшин, который теперь был полон водой до краев, прозрачной, чистой.
— А перо и чернильница? — кажется, она уже перестала чему-либо удивляться. Стало просто любопытно.
— Перо и чернильница — чтобы писать свою судьбу. Каждый из нас ее пишет.
— А эта птица — мое сердце? — догадалась Надя.
— Да, — подтвердил старик, — когда оно счастливо — птица поет, когда печально — она молчит, для птицы есть и свобода, и клетка.
— Как не потерять счастье?
— Ответа на этот вопрос не существует. Просто цени то, что имеешь, будь внимательна к себе и другим, вокруг столько знаков. Люби искренне и трепетно, пока имеешь дар, — сказав это, старик развернулся и направился к выходу.
— Какой дар? — крикнула Надя. — Какой?
— Один неверный шаг, и появится женщина с небесным именем. Она уничтожит птицу…
Надя резко повернулась к клетке — певунья лежала бездыханная.
Надежда вскрикнула и проснулась.
Глава 11
Ночь была глубокой, до рассвета еще далеко. Вдали по-прежнему шумел океан. Надя провела рукой по постели — пусто. Муж опять не спал. Неужели бессонница? Вот уже вторую ночь она просыпается, а Николая нет рядом. Они вчера целый день были в Виктории, столько ходили, ездили, ощутимо устали. Даже ужинать не захотели, ограничились фруктами. Николенька принял душ сразу после Нади, лег рядом, чмокнул ее в щеку и почти сразу уснул. Получается, спал всего пару часов.
Надежда поднялась с кровати, теперь уже знала, где искать мужа. И, правда, он опять сидел в кресле на балконе, на столике рядом — папка небольшого размера. В одной руке Николай держал карандаш, в другой — лист бумаги, прикрепленный к картону. Уверенными движениями Фертовский делал наброски, он рисовал! От удивления Надя не смела шелохнуться. До сегодняшнего дня она не подозревала, что муж умеет рисовать. Фотографировать — да! Снимать фильмы — да! Но рисовать?! Вот откуда столько он знал о художниках, стилях, направлениях. Это не просто интерес обывателя.
— Привет, — тихо сказала Надя, стараясь его не испугать. Погруженный в свое занятие так глубоко, он при ее словах все равно вздрогнул, потом смутился, даже покраснел, румянец залил обе щеки.
— Я думал, ты спишь, — сказал Николай, словно оправдывался.
— Я думала — ты тоже. Что-то случилось?
— Почему ты так решила?
Она пожала плечами. Не хотелось его пытать, заставлять что-то в свое оправдание придумывать, не хотелось лезть в душу. Если будет в том необходимость, муж сам расскажет, поделится. Он отложил в сторону рисунок.
— Иди сюда, — похлопал себе по коленям. Надя послушно села, обняла его за шею. Николай выглядел утомленным, мелкие морщинки возле глаз, даже обозначились темные круги.
— Ты плохо спишь здесь, на Сейшелах, — заметила Надя, — бессонница?
— Скорее, просто акклиматизация, — отмахнулся он.
— Я люблю вот эту родинку, — она прикоснулась к коричневому пятнышку на шее возле мочки его уха. Николай улыбнулся.
— А я люблю тебя всю, каждую родинку, впадинку, твои пальчики, твои изгибы и линии. Смотри, — он протянул руку к папке и вытащил из нее несколько рисунков. Оказывается, успел их уже сделать за эту ночь. На рисунке, что был сверху, простым карандашом была изображена спящая женщина, ночная рубашка во сне сбилась и оголяла одно бедро, волосы были спутаны и закрывали часть лица.
— Так это же я? — удивленно воскликнула Надя. — А когда
