Я тебя (не) прощу - Амелия Борн
Больше видеть этого он не мог. Сел обратно в машину, завел мотор и резко дернулся с места.
Он так долго тешил себя надеждой, что все случившееся было неправдой, что почти в это поверил. Почти убедил себя, что всему есть простое объяснение. Даже тому, что казалось неопровержимым свидетельством ее предательства.
Но нет, все было напрасно. Все его поиски, все его надежды… вся жизнь.
Все худшее было правдой. Теперь он видел это собственными глазами.
Что-то хрустнуло и руку разрезала внезапная резкая боль.
Вынырнув из воспоминаний, среди которых безнадежно бродил, Арсений потрясенно посмотрел на свои пальцы, обагренные кровью и бокал, который, видимо, сжал так сильно, что тот попросту треснул.
Чертыхнувшись, он прошел в ванную комнату, чтобы промыть порезы. Но мысли не оставляли. Мысли следовали за ним настырной, липкой тенью.
Он что-то упускал. Тогда, пять лет назад, все казалось ему окончательно ясным. Теперь же… он не мог уложить в голове поступок девочки, назвавшей его отцом, и то, что говорила ему Аврора.
У него не было сомнений — ребенок уверен, что он — ее отец. Но почему? Объяснения Авроры его ничуть не удовлетворяли. Он видел, что она хочет попросту от него отделаться.
По поведению Леси было ясно — она считает, что ее отца зовут так же, как его. И, вероятно, знает что-то еще, поэтому при первой встрече спросила его фамилию.
Но почему Аврора дала дочери его отчество? Какой в этом был смысл, ведь за все эти годы она ни разу не появилась, ни разу ничего не попросила?
И где, черт возьми, был тот, с кем она должна была быть счастлива?
Мог ли это быть действительно его ребенок? Он вспомнил, как доверчиво девочка к нему потянулась. Вспомнил, что сам при этом испытал что-то странное…
Он хотел докопаться до истины, но пока даже не додумался выяснить, сколько Лесе лет.
Яростное сопротивление Авроры, ее явное нежелание, чтобы он к ним приближался — все это било по нервам, задевало гордость, ранило душу, которую, казалось, давно выкинул за ненадобностью.
Он почти отступил. Почти. Ровно до того момента, как Леся назвала его папой.
Неловко бинтуя руку, Арсений пришел к единственно возможному выводу — ему нужно знать правду.
И он ее узнает. Любой ценой. Хочет того Аврора или нет.
6
Последние дни меня просто вытрепали — морально и физически.
Леся со мной не разговаривала. Я тоже не знала, как подступиться к самому родному человеку. Как бы это ни казалось просто со стороны, порой именно своим близким труднее всего открыть душу. С ними страшнее всего быть отвергнутой.
А это я уже однажды проходила. Тогда, семь лет назад…
Сложившееся положение меня убивало. То, что я не хотела, чтобы дочь плохо думала о своем отце, теперь обернулось против меня самой самым жестоким образом. А в мою новую ложь Леся и вовсе не поверила.
И последнее, что мне было нужно в этой ситуации — это бывший муж, нарисовавшийся на моем пороге со своими весьма запоздалыми и от того наглыми, несусветными претензиями.
— Ты намерен сделать тест… — повторила я размеренно.
Напряжение последних дней, копившееся внутри, теперь стремительно перерождалось в злость и раздражение. И они же готовы были выплеснуться на причину всех моих несчастий, невозмутимо стоявшую передо мной, как скала.
— А семейный кодекс ты читал? — поинтересовалась с сарказмом. — Загляни туда — говорят, весьма занимательное чтиво! И согласно ему, без моего разрешения никакие тесты ты делать не будешь! А этого разрешения я тебе никогда дам!
Он склонился ко мне — высокий, сильный, такой притягательный когда-то… и такой угрожающий теперь.
— Хочешь довести дело до суда? — спросил вкрадчиво. — Так я могу тебе это устроить…
Я гневно толкнула его в плечо и от неожиданности он отступил на шаг назад. Тогда я вышла на порог сама и плотно прикрыла за собой дверь, чтобы дочь случайно не услышала этого разговора.
Ветер взметнул растрепавшиеся пряди волос, зло бросая их мне в глаза, остервенело пробрался под теплый кардиган, в который я куталась, спасаясь от холода. Казалось, что все и вся сейчас против меня. Но я стояла на этом ледяном ветру, смотрела в глаза человеку, которого когда-то любила, а теперь ненавидела, и не намерена была ни уступать, ни отступать хоть на шаг.
— Какого черта тебе от нас надо? — спросила, не скрывая своего отвращения. — У тебя давно своя жизнь — наверняка прекрасная и богатая благодаря всему, что ты у меня забрал! Ты семь лет обо мне и не вспоминал — не вспоминай и дальше! Беги к своей невесте, жируй на мои деньги и просто забудь о нас, Богданов! Просто оставь нас в покое!
Моя злость, казалось, постепенно перетекла к нему. Его ноздри раздулись, на скулах заходили желваки. Я видела, как его руки, запущенные в карманы брюк, сжались в кулаки. Он был на грани, но мне было уже плевать. Что еще мне мог сделать этот мерзавец?!
— Ты скрыла от меня дочь.
Он процедил эти слова с холодностью, от которой душа уходила в пятки. Процедил надменно и обличительно, с полным осознанием своей власти и силы.
— Она — единственное, чего ты не смог у меня отнять. И ты ее не получишь. Никогда!
Слова сорвались с губ раньше, чем я сумела осознать в полной мере их смысл.
Арсений оскалился — победно и торжествующе, мгновенно уловив мою промашку.
— Значит, уже не отрицаешь, — подытожил он насмешливо.
Я отвернулась, безнадежно махнув рукой. Какой уже был смысл продолжать дальше лгать?
— Что тебе нужно? — повторила свой вопрос. Голос звучал устало и безжизненно.
— Мне нужен тест. И если подтвердится, что Леся — моя…
Я резко повернулась к нему лицом:
— И что тогда? Отнимешь у меня и ее тоже? А потом, когда и она тебе надоест, выкинешь на улицу, как собачку?! Ты ведь так привык поступать с теми, кто тебе больше не нужен!
Он с шумом выдохнул. Мои слова причиняли ему боль — я это видела. Но какое право он имел на эту боль после всего, что сам же и сделал?! После всего, что я из-за него пережила?!
— У меня этого и в мыслях не было, — произнес Арсений твердо. — Я просто хочу знать правду…
Я с горечью усмехнулась:
— Какую, к черту, правду? Лесе шесть лет! А у меня, кроме тебя, никого не было! Какой еще правды
