Одинокий медведь желает, или партия для баса (СИ) - Тур Тереза

— Спасибо… э… Иван?

Мне в ответ улыбнулись из-под челки.

— Приятно познакомиться… Карина.

— Карина, — подтвердил Серый. Гордо так. И обнял за плечи, мол, не просто какая-то там Карина, а моя личная Карина. — Идем стрелять.

В ближайшем тире нашлось все. Как по волшебству. Возможно, волшебство заключалось всего лишь в нескольких купюрах — только возможно. Серый сделал свое чудо как-то на удивление непринужденно и деликатно. В общем, было все.

Винтовки.

Ватман.

Цветные маркеры.

Детский восторг — в моей душе, как результат волшебства. Я говорила, что Серый — мужчина мечты? Так вот. Подтверждаю. Таких больше не бывает, мир не вынесет два совершенства одновременно. Рухнет от счастья.

Впрочем, Ваня тоже был ничего так. Пока Серый устраивал волшебство с ватманом и маркерами, Ваня…

— Ты достойна лучших райских яблок, но это же Сочи, — и мне протянули персик.

Персик был огромный, мягкий и сочный. Я изгваздалась им по самые ушки, Ваня довольно улыбался, а Серый грозно сверкал на него синющими глазами, обнимая меня и сцеловывая персиковый сок с моих губ.

Ну как так можно, а? Это вообще незаконно, так целоваться! И быть таким, таким…

— На, твори, — вручили мне маркеры и та-ак многообещающе улыбнулись, что я едва не забыла, кого же мне так хотелось пристрелить. А потом гордо пояснили для благодарной публики: — Кариночка у меня художница!

Прозвучало почти как «Кариночка у меня круче Ренуара».

Черт. Ну приятно же!

— Как там зовут злодея, обидевшего принцессу? — спросил Ваня, примериваясь к одному из пустых ватманских листов, уже приколотых к задней стенке тира.

— Марат, — сказала я. — Но на злодея он не тянет. Так. Гнусь мелкая.

Серый понимающе хмыкнул. Хотя что он там мог понять? Вряд ли его хоть когда-то принимали на работу с условием «будешь хорошей девочкой прямо на этом столе».

М-да. Посмотрела бы я на того смельчака — потом, в больничке, со свернутым носом и переломанными хваталками.

Пока я отвлеклась на прекрасную мечту — Марата в гипсе — Ваня подписал оба листа. Один «Марат» и один «Лев, царь звездей».

— Ваня-Ваня, — прогудел Серый не то укоризненно, не то сочувственно.

— Душа просит, — задорно встряхнув челкой, ответил Ваня. — Требует даже! Или ты против?

— Ну что ты. Я даже запечатлею для потомков, как грозен наш Ваня.

Пока они обсуждали Ваню Грозного и оценят ли потомки, я творила шарж. Быстрый. Вдохновенный. Отличный, надо сказать, шарж. В меру гнусный, в меру самовлюбленный, не в меру похотливый. Особенно удались глазки. Этакие… ну… что прямо кирпича просят. Или перцу. Черного, молотого.

— Вах! Талантливый дэвушка! — восхитился владелец тира. — Стрэлять такой жалка, ай, жалка! Нарисуешь меня, а? Будешь мой постоянный клиент, стрэлять бэсплатно!

— Кариночка подумает, — вместо меня отозвался Серый. О-очень дипломатично.

Нет, честно. Я оценила. Он даже не зарычал как ревнивый Отелло, просто обозначил диспозицию: Кариночка имеет право сама распоряжаться своим временем и талантом, а я поддержу, чтобы Каринчка ни решила. Ну, мне показалось, что прозвучало именно так. Или просто я его идеализирую.

Имею право, между прочим!

— И как выглядит этот ваш «царь звездей»? — спросила я у Вани.

— Царь наш… э… а вот! — и мне показали фотку в телефоне.

Некто интеллигентный до мозга костей, с лицом английского лорда и зелеными глазами за профессорскими очочками-хамелеонами. С первого взгляда ясно: сволочь та еще. Крепкая такая, породистая сволочь. Богемная. И смутно знакомая. Где-то я не так давно эту стервозную морду видела.

— Красавчик, — прокомментировала я. — Лев, значит?

— Сука он, а не Лев, — с чувством пояснил Ваня.

— Нарисуешь? — у Серого тоже глаза загорелись. И на карабины покосились.

То есть сука этот Лев, видимо, не только в понимании Вани, но и в мироощущении Серого тоже. Что ж.

— А нарисую!

И я нарисовала. Дурное-то дело нехитрое, ага? А некоторые рожи вот прямо так и просят, чтобы их в тир.

— Прям как настоящий! — восхитился Серый моему шаржу и сфоткал пока еще не расстрелянных, но приговоренных.

То есть я просто уверена, что снайпер смотрит в оптический прицел именно так, как Серый — на этих двух.

— Из чэго стрэлять будэшь, красавица? — спросил хозяин тира. — Винтовка, калаш? Что зарядить?

— Винтовка, — улыбнулась я.

— И мне винтовку, — кивнул Ваня.

— Бери левую, — посоветовал Серый, — там прицел не так сбит. А то… хочешь, я его.

Я покачала головой.

— Тогда я потом, — согласился он. — Контрольными.

— Идет.

— Обоих, — уточнил Ваня.

Правда, стало легче. Вот сильно легче. А уж когда мы с Ваней начали стрелять! А Серый — подбадривать и комментировать! Под музыку «Queen», особенно подходящую к случаю!

— We will, we will rock you! — фальшиво подпела я, целясь в поганый похотливый глаз.

— Есть! — обрадовался Серый, все это время снимавший наши с Ваней стрельбища на смартфон.

— Есть! — Я подняла винтовку вверх. — Но пасаран!

— Но пасаран! — поддержал меня Ваня: его царь звездей был расстрелян вполне профессионально, несмотря на сбитый прицел.

— Мой — контрольный, — напомнил Серый. — Милая, на позицию!

Я снова прицелилась, ожидая, что Серый возьмет еще одну винтовку. Но вместо этого он прижался ко мне сзади, накрыл своими руками мои, навел прицел — и выстрелил. Ровно в центр лба нарисованному Марату.

А потом — еще четыре раза, украсив и так дырчатый ватман аккуратным крестом. Черт. Все-таки он киллер. Но я почему-то его не боюсь.

— Вах!.. — хозяин тира разразился восторженной тирадой, которую я не слушала.

Потому что…

Потому что развернулась и поцеловала Серого. Сама. Прямо за стойкой тира. Моя кровь кипела, мое сердце пылало, и хотелось сотворить что-то… что-то… вот совсем-совсем безумное и прекрасное!

— Идем, — велела я, глядя в круглые и ошалелые синие глаза.

— Куда?.. — В ошалелых синих глазах было крупными буквами написано «где тут ближайшая кровать?!».

— На карусель! — припечатала я и потянула Серого за собой.

Туда, где в душной южной ночи сверкало, визжало, грохотало и рычало  Раммштайном. «Sonne».

— Карусель! — с непередаваемо злым весельем повторил Иван. — Ага, идем!

— Кари-ина… — прошептал Серый и вдруг рассмеялся.

Громко. Искренне. Заразительно.

И мы пошли — к тому, что сверкало, разноцветно мигало, скрипело и визжало. И рычало голосом Тилля Линдеманна:

— Eins. Hier kommt die Sonne.

— Zwei. Hier kommt die Sonne, — прозвучало рядом со мной, только не басом, а тенором. Ваниным.

— Drei. Sie ist der hellste Stern von allen, — присоединился роскошный, просто роскошный бас.

— Vier. Hier kommt die Sonne.

Один. И появляется Солнце.

Два. И появляется Солнце.

Три. Оно — самая яркая звезда из всех.

Четыре. И появляется Солнце, — нем., из песни «Sonne» группы «Rammstein».

Я аж заслушалась, так они пели! Сволочи! Офигенно! И только когда закончился припев, до меня дошло.

Они — пели! То есть они оба — певцы! Мать… твою же! Только меня судьба могла так обломать.

Пение оборвалось на половине слова. Меня поймали сильные руки, прижали к себе. Попытались прижать.

Я вырвалась.

Отступила на шаг, обвиняюще глядя в синие-синие глазищи… певца. Шоумена, мать его. Самой гнусной, мерзкой, отвратительной твари на свете.

— Ты… Просто уйди. И никогда ко мне не приближайся.

Если бы у меня в руках сейчас была винтовка, я бы выстрелила. Честно. Так что хоть в чем-то мне повезло — винтовки не было, и меня не посадят за преднамеренное убийство.

Сергей

Он так сладко врал,

Что я начала пить чай без сахара

(С) ВК