Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария

И не только шутка рвалась. Рвались инстинкты и желания. Но данное когда-то слово все равно дороже.

Поэтому дурная бессонная ночь и злое неудовлетворенное утро.

Очередное. Сегодня усугубленное.

Вжав вертикальный рычаг смесителя, Корней тряхнул головой, позволяя горячим каплям с волос и тела разлететься по кафелю стен и стеклу запотевшей перегородки. Оттолкнулся, вышел, коснулся мокрыми ногами сухой напольной плитки, подошел к раковине, достал банное полотенце, промокнул тело, закрепил на бедрах, потянулся к зубной щетке. Чистил зубы, брился, постепенно приходя в себя. Приходя, но понимая… Долго так не продлится. Месяц без секса — не критично. Бывало и дольше. В конце концов, не два года. Решить проблему можно. Но не когда она приходит по ночам. Не когда вечно перед глазами. И неважно — закрыты они или открыты.

Он ведь ни на грамм не врал, не приукрашивал, не преувеличивал, когда бросал: «ни спать не смогу, ни работать». Так оно и было. Еще тогда было, а сейчас… Мог бы — отмахнулся. Не играл бы в эти идиотские «попытки». Которые действительно считал заведомо провальными. Но раньше просто считал, а теперь злился, что скорее всего так и будет. И что он сам об этом думает слишком часто. И слишком напряженно. И что уже пытается хотя бы продлить.

С каждым днем становилось все неприятней при мысли о том, как легко ей сделать больно. Наивной до невозможности. Ласковой до нее же. Искренней и открытой. Глубокой и загадочной. Гибкой, но не без стержня. Редко настаивающей, но, когда делает это — понятно, что не из вредности. Действительно важно. И, что поразительно, прислушаться для него в такие моменты — не проблема.

Это все пугало. Но бороться с этим Корней уже не пытался. Учился жить. Привыкал. Смирялся, что отношение к ней нельзя обозначить просто чередой бессистемных эмоций. Свести к химии. Тут уже о чувствах. Возможно, все началось с жалости. Возможно, со стремления опекать. Он точно не сказал бы, но точно знал исход — затянуло. В «дурочку маленькую».

Покончив с банными процедурами, мужчина вышел из ванной. По дороге до кровати поднял отброшенную ночью Анину пижаму, опустил на край. Дальше — одеяло, которое ни он, ни она так и не удосужились поднять.

Корней расправил его, набросил на Аню. Голую. Свернувшуюся клубочком ровно посередине кровати. Спящую.

Она не проснулась, когда он поднимался за пару минут до будильника. Только вздохнула тяжко, выпуская его руку, но тут же подложила ладони под ухо, улыбнулась… Задышала ровно.

И сейчас тоже дышала. И тоже будто улыбалась. Стало интересно, что снится… Но не будить же…

Взяв с тумбы телефон, Корней проверил время, снова глянул на Аню. Она говорила, что сегодня первая. Значит, пора бы вставать, да только…

Слишком сладко спит сейчас. И слишком плохо спала всю ночь.

Поэтому не подошел, не коснулся плеча. А все так же — по возможности бесшумно, приблизился к комоду, достал боксеры. Сначала надел, потом только снял полотенце, оглянулся… Хмыкнул. Никогда так не делал, а тут не хотелось смущать, если вдруг проснется в самый «удачный» момент. Дальше — к шкафу. Положить на кровать свежий костюм, рубашку, снять с держателя нужный галстук… Кивнуть, начать одеваться…

Брюки, рубашка. Пуговицы. Галстук. Запонки. Ремень… Так, чтобы не шуметь пряжкой. И все это глядя на нее. Все так же спящую. Все такую же красивую.

Ведь все с этого началось — с тупого мужского желания. С ее молодости, свежести, неосознанной соблазнительности. С верхнего шара наивности. Который изначально просто придавал ей шарма. А теперь свидетельствовал о глубинной чистоте ее сущности. Восторженной девушки, которой не свойственна корысть, наглость, самоуверенная глупость. Которая никогда не станет ляпать языком. Которая все стерпит, не потеряв лицо. Сильная, даже в своей слабости, и смелая. Зайка. Вырвавшая волку сердце. А он ведь даже и не знал толком, что то самое сердце есть. Жил как-то… Спокойно.

Без ее завтраков.

Без улыбок.

Без горячих благодарностей на ухо.

Без глаз, которые только учатся стрелять игриво. На нем учатся. Но чаще все так же встревожены. Испуганы. Еще не умеющие маскировать чувства. Фонтанирующие ими.

Без губ, которые Аня то сжимает в линию, то закусывает, то улыбается, то тянется… К нему.

Без слез. Особенно без них.

Без тела.

Без души.

Без мыслей.

Без проблем, как оказалось.

Потому что теперь она — главная проблема. Заморочка. Немного мания.

И если раньше еще казалось, что дело все же в сексе, точнее его отсутствии — чтобы с ней. Что нужно попробовать и успокоиться. Там же ничего не отличается, в конце концов. То теперь… Ему снова становилось страшно. Потому что дураком-то не был, и в любовь действительно не верил для себя. Но отрицать очевидное не мог. На нее всё реагировало, она всем отзывалась. И телом, и умом. И в груди тоже. Мучила. И мучилась. И что с ней делать — непонятно. Впрочем, как и с собой.

Поэтому он плыл. Поэтому не спешил. Поэтому привыкал. И загрузал. По щиколотки. По икры. По пояс. По горло.

До состояния, когда она шепчет свое дурацкое «немножечко», а он… Соглашается. И про нужность не врет. И про гордость тоже. Отмахиваясь от мысли о том, что он в принципе за всю свою жизнь только собой-то и гордился. В себе нуждался.

А ею — искренне. И в ней тоже. И любовался так же. И хотел. Постоянно. Особенно сегодня.

И если еще раз придет — уже не остановился бы. Не ограничился ее удовольствием — получил бы свое. Но уже не для того, чтобы успокоиться, а чтобы… По макушку занырнуть. Проиграть очередную партию ее вере в чудеса. Получить себе новое: "не зарекайся".

Окинув себя взглядом в зеркале, Корней вновь подошел к тумбе у кровати. Надел часы, взял в руки телефон. Только потом опустился на постель в изножье, разблокировал мобильный, начал пролистывать…

Мог делать это в кухне, за кофе. Но хотелось здесь.

Рядом с ней — обнаженной, теплой, отзывчивой, уютной что ли… Никогда не гнался за уютом. Считал это дурным тоном даже. А сейчас…

Сначала услышал легкое шуршание ткани, потом касание к спине — просто пальцами. Нежно… Еле ощутимо.

Заблокировал, так и не дочитав, повернул голову…

Аня лежала чуть ближе. Все так же — укутанная в наброшенное немного раньше одеяло. Тянулась рукой к его спине. Когда поняла, что он заметил, улыбнулась, потянулась уже к глазам — сонным, не желавшим открываться, стала тереть…

— Привет…

Корней произнес, она собиралась ответить, но вместо этого зевнула, вызвав у мужчины мысленную улыбку.

Зевала, прикрывшись ладошкой, и кивала, потом снова улыбнулась извинительно…

— Который час? — спросила «утренним» голосом. Таким же сонным, как глаза… Подтянула одеяло повыше… Вроде как думая о том, что закрывается, а на самом деле только лишнее внимание к себе привлекая… И лишнее напряжении создавая. Корней ведь помнил, что под одеялом — ничего. Только она.

— Семь двадцать.

Ответил, отводя взгляд. Снова встал. Снова подошел к комоду, поправил запонки. Делал это, глядя на нее. Отчаянно борющуюся со сном. И отчаянно же проигрывающую.

Закрыла глаза. Как саму себя, конечно же, убеждала, на секундочку. Произнесла негромко:

— Я сейчас… В душ быстро и кофе тебе…

Нахмурилась, сделала глубокий вдох, собираясь все же хотя бы сесть, а может и тут же встать…

Но не успела. Потому что Корней вернулся к кровати, наклонился, поцеловал в щеку, легко прикусил скулу, услышал «ой», усмехнулся, когда Аня потянулась к месту встречи зубов и кожи.

— Спи. У тебя была сложная ночь.

Снова выпрямился.

Окинул взглядом… Вот вроде бы большая же кровать… И четко видно, где чье пространство. Но нет. Она — ровно по центру. Прямо, как в жизни. Подкралась аккуратно. Забралась незаметно. «Тихонечко». «Немножечко». «Пожалуйста». А потом… Крутись вокруг нее. Подстраивайся.

— Мне на пары…

Еще и сопротивляется…

— Раз прогуляешь — никто не умрет. Спи. Это приказ.