Гейл Форман - Только один год
– Я говорил, что на ветку дерева напоролся.
– Но тебя побили скины, – говорит Хенк. – Те самые, в которых накануне та девчонка бросила книжку.
– Думаю, он и сам знает, что с ним произошло, – напоминает Брудье.
Я же молчу.
– Мы считаем, что у тебя эта посттравматическая фигня, – продолжает Хенк. – От нее и депрессия.
– Значит, на версию про воздержание вы уже забили?
– Ну да, – подтверждает Хенк. – Потому что теперь-то секс у тебя есть, а депрессия не ушла.
– И ты думаешь, что все из-за этого, – говорю я, дотрагиваясь до шрама. – Не из-за девчонки? – Я смотрю на Вау. – Не допускаешь, что Лин могла быть права?
Все трое стараются сдержать смех.
– Что ржете? – Меня вдруг охватывает раздражение и желание обороняться.
– Сердце она тебе не разбила, – говорит Вау, – лишь статистику тебе подпортила.
– В каком это смысле? – спрашиваю я.
– Вилли, ну хватит. – Брудье начинает махать руками, пытаясь всех нас успокоить. – Я тебя знаю. Знаю, как у тебя всегда складывалось с девчонками. Ты влюбляешься, а потом чувства тают, как снег на солнце. Если бы ты провел с ней еще несколько недель, она бы тебе наскучила, как и все остальные. Но этого не произошло. Так что это все равно что она тебя бросила. Вот ты и сохнешь.
«Ты сравниваешь любовь с пятном?» – спросила Лулу. Поначалу она отнеслась к этому скептически.
«Оно не смывается, как бы ты ни хотел». Да, пятно – хорошая аналогия.
– Так, – говорит Вау и щелкает ручкой. – Давай начнем сначала, во всех подробностях, какие только вспомнишь.
– С начала чего?
– Этой твоей истории.
– Зачем?
Вау объясняет мне принцип взаимосвязанности, рассказывает о том, как полицейские ищут преступников по ассоциациям. Он вечно излагает подобные теории. Верит, что всю жизнь можно свести к математике, что ключевое число или алгоритм может описать любое событие, даже случайное (теория хаоса!). Через какое-то время я понимаю, что он хочет использовать этот принцип взаимосвязанности для того, чтобы найти ключ к загадке Лулу.
– Но опять же – зачем? Загадка раскрыта, – рявкаю я. – Я сохну из-за девчонки, которая убежала, потому что она убежала. – Я даже не знаю, почему я так раздражен – потому что считаю, что это правда или неправда.
Вау закатывает глаза, словно это вообще к делу не относится.
– Но ты же хочешь ее найти?
* * *К вечеру Вау подготовил таблицы и графики, а на камине, под выцветшим постером Пикассо, повесил чистую доску.
– Принцип взаимосвязанности. Суть такова: мы ищем тех людей, которых можем найти, и выявляем, как они связаны с твоей таинственной незнакомкой, – говорит Вау. – В данном случае самая надежная зацепка – Селин. Возможно, Лулу возвращалась за чемоданом. – Он записывает имя Селин и обводит его.
Эта мысль часто меня посещала, и меня всякий раз охватывало искушение позвонить Селин. Но я вспоминал ту ночь, ее недовольный и уязвленный взгляд. В любом случае это не важно. Либо Лулу еще не возвращалась, и чемодан все еще в клубе, либо она каким-то образом его забрала, нашла мои послания и решила не отвечать. Так что если я что-то и узнаю, то это ничего не изменит.
– Селин даже не обсуждается, – говорю я.
– Но это самое сильное звено, – возражает Вау.
Я не рассказывал им о Селин и о том, что той ночью произошло у нее в квартире, как и о том, что я ей пообещал.
– Не обсуждается.
Вау театрально перечеркивает ее имя крестом. Потом снова рисует кружочек, в котором пишет: «баржа».
– И что? – спрашиваю я.
– Она заполняла какие-нибудь бумаги? – говорит Вау. – Расплачивалась карточкой?
Я качаю головой.
– Она дала сотенную бумажку. Она же Жака буквально подкупила.
Он пишет: «Жак». И обводит.
Я снова качаю головой.
– Я с ним общался больше, чем она.
– Что тебе о нем известно?
– Типичный моряк. Круглый год на воде. Когда тепло – плавает, ставит баржу на морском вокзале, в Довиле, кажется.
Вау записывает «Довиль» и обводит.
– А другие пассажиры?
– Они были старше нас. Датчане. Одна замужняя пара и одна разведенная, но тоже как замужняя. Все были пьяны в стельку.
Вау записывает и обводит «Пьяные датчане» на доске чуть в стороне.
– Они – на крайний случай, – говорит он, переходя к следующей строке. – Полагаю, на исследование главной зацепки уйдет больше всего времени. – Он едва заметно ухмыляется. И внизу доски пишет «ТУРБЮРО» крупными буквами.
– Проблема только в том, что я не знаю, что это было за бюро.
– Вероятно, одно из этих семи, – говорит Вау, доставая распечатку.
– Ты нашел турбюро? Что же сразу не сказал?
– Не нашел. Лишь сузил поиск до семи компаний, которые предлагают американским студентам туры, включающие поездку в Страдфорд-на-Эйвоне в конкретно взятую дату.
– Конкретно взятая дата, – шутя повторяет Хенк. – Уже звучит как телешоу про расследования.
Я смотрю на распечатку.
– Как тебе это удалось? За одну ночь?
Я уже был готов выслушать в ответ какую-нибудь сложную математическую теорему, но он лишь пожимает плечами.
– В Интернете нашел, – и добавляет после паузы, – может, их было и больше семи, но лишь эти варианты я посчитал возможными.
– Больше? – удивляется Брудье. – И семь как будто бы до фига.
– На той неделе проходил музыкальный фестиваль, – поясняю я. Именно поэтому и наша труппа оказалась там. Тор обычно старалась туда не ездить; она просто ядом плевалась в адрес Королевской шекспировской компании, что было связано с ее еще более жгучей ненавистью к Королевской академии драматического искусства, которые дважды отказывали ей в приеме. После чего она ударилась в анархизм и основала «Партизана Уилла».[31]
Вау записывает и обводит названия туров: «Широкие горизонты», «Европа без границ», «Мир тесен», «Суперприключения», «Уезжай», «Молодежные туры!» и «Крутая Европа».
– Предполагаю, что твоя таинственная незнакомка купила один из них.
– Да, но их семь, – говорит Хенк. – И что?
– Мне всех обзванивать? – пытаюсь угадать я.
– Именно, – подтверждает Вау.
– И спрашивать… черт! – до меня снова доходит, что я даже не знаю ее имени.
– А какие опознавательные знаки у тебя есть? – спрашивает Вау.
Я помню тембр ее голоса. Тепло дыхания. Оттенок ее кожи в лунном свете.
– Она путешествовала с подружкой, – говорю я, – с блондинкой, а сама Лулу темноволосая, волосы короткие, боб, как у Луизы Брукс, – ребята переглядываются. – И вот тут у нее было родимое пятно. – Я касаюсь пальцем собственного запястья. С того самого момента, как она показала мне его в поезде, я все думал, какое оно на вкус. – Но она старалась прикрывать его часами. Да, и у нее были дорогие золотые часы. Были. Теперь они у меня.
