Игрок (СИ) - Гейл Александра

Некоторое время он молчит, продолжая стучать пальцами по ручке кресла, а я злюсь, подбирая контраргументы. Интересно, если бы я до Выборга сказал Вере, что хочу развестись, что бы они сказали тогда? Ведь я хотел, только не мог решиться…

— Кирилл, нет никого, кто целиком и полностью был бы удовлетворен своим браком. Мы себя-то едва выносим, а тут еще один человек. И поступки его зачастую нам непонятны. Но, в отличие от остальных, ты, мой мальчик, взбрыкнул и захотел свежих и ярких отношений. И ждешь, что это будет воспринято с пониманием? Не будет. Все терпят, и ты терпи. Таково уж общество.

— Мне не интересно, что там у других…

— Чушь! — обрывает отец. — Ты всегда был зависим от чужого мнения. Пройдет месяц, два, пожар утихнет, и ты снова начнешь искать одобрения. Повезет, если не погубишь девчонку…

— О чем ты?

— Когда речь идет о разводе и разделении активов двух влиятельных семей, ставки высоки. Я бы мог со скрипом принять такое решение, если бы выбранная тобой женщина была лучше Веры, но это не так. Евгения Елисеева не даст тебе наследника. Или даст, но это будет последнее, что она сделает в своей жизни.

— Я не успел с Верой развестись, а ты уже говоришь о наследнике?! — взвиваюсь.

— А в чем я не прав? Ты собираешься поиграться с дочерью такого человека, как Александр Елисеев, а потом бросить ее из-за физического недостатка? Немного чересчур, тебе не кажется? Втянешься в это — и окажешься связан по рукам и ногам! Ты вынужден будешь на ней жениться или найти очень весомый повод для разрыва, чтобы не нажить себе еще одного врага.

Да что за бред? Я просто, как все остальные мужчины из плоти и крови, влюбился в чудесную девушку, но как только об этом прознали, плюхнули мне на голову тяжелую корону из обязательств.

— Или ты можешь не накалять отношения ни с кем, изменив решение о разводе с Верой, — сообщает мне отец. Прямо в лоб. — Давай так, сын. — Он в последний раз ударяет пальцами по подлокотнику и поднимается из кресла. — Я существенно облегчу тебе задачу: если ты не одумаешься, не остановишь бракоразводный процесс и останешься с этой женщиной, я лишу тебя поддержки семьи и, соответственно, наследства. Решение за тобой. Простое и очевидное.

— Валера, ты с ума сошел? — ахает мама. Затем она еще что-то добавляет, но я уже не слушаю.

В детстве, знаете, мне всегда хотелось думать, что я тот самый парень, который никогда не бросит в беде другого. Да, вон тот, который протягивает руку совершенно незнакомому человеку, когда вокруг все рушится и горит, а затем спасает его и себя от неминуемой гибели. Я до сих пор иногда вспоминаю об этом, но теперь уже с грустью. Впервые я понял, что это непросто, еще в школе, когда спасся от гнева учителей сам, не прикрыв товарища. Сейчас такое поведение вообще стало нормой. Убедил себя, что я важнее, что так работает инстинкт самосохранения… Я посчитал нормальным бросить своих людей в переговорной, отказавшись от продолжения финансирования разработки лекарства, еще не зная, что через несколько минут здание рухнет. Я не пожелал отказываться от карьеры в России ради того, чтобы быть с Верой. Я не захотел отказываться от Жен ради сохранения брака… Я столько раз менял решения в пользу себя и собственной выгоды, что от самого себя тошно! Не хочу больше быть таким. Хоть что-то от мальчика, мечтавшего быть бескорыстным, должно было остаться!

— Что ж, — поднимаюсь из кресла. — В любом случае, у тебя нет никаких прав на исследовательский центр.

Отец молчит, а я закипаю от ярости. Он не из тех, кто блефует, но почему-то я не верю, что ему хватит решимости оставить состояние моему непутевому двоюродному брату. Мог бы это сделать назло, но его эмоции всегда проигрывают голосу рассудка. Он знает меня, а я — его. Посмотрим еще, кто кого переломает.

— Значит… — насмешливо хмыкаю. — Счастливо вам оставаться.

— Кирилл, не вздумай уходить! — кричит мама вдогонку.

Но я не собираюсь задерживаться в их обществе ни на минуту.

Рашид опешил, когда я потребовал у него кабинет в исследовательском центре, объявил о необходимости принять в штат свою секретаршу, а потом заполировал это новостью об уменьшении финансирования. Тем не менее, Мурзалиев ухитрился выдавить что-то типа улыбки, и в данный момент Дарья раскладывает мои вещи на новом месте. Сам же я, как нетрудно догадаться, ищу сейчас Жен. Я так по ней соскучился, что просто сил нет.

Я не могу сосчитать, сколько ее не видел. Вечность, наверное. И, наблюдая за тем, как она провожает какого-то мужчину, улыбается и протягивает ему руку, одной лишь силой воли удерживаю себя на месте. Жен по-девчачьи хихикает, плечи приподнимает, прижимая к груди медкарту. Либо мне кажется, либо я никогда не видел ее такой. Этот человек едва ноги переставляет, а я схожу с ума от ревности.

Жен отправляется к регистратуре, чтобы сдать карту, и именно там я ее и подлавливаю.

— Вот и оставляй даму одну. Надеешься-надеешься на ее порядочность, а отвернешься — уже с каким-то прохвостом обнимается.

— Он не прохвост, — усмехается Жен. На этот раз улыбка у нее выходит совсем другой. После такой любому мужчине захочется как можно быстрее освободить девушку от одежды. Смотрю на изгиб шеи Жен, и хочется каждый миллиметр зацеловать до засосов. — А ты как? Со своим гаремом разобрался?

— Га… гаремом? — спрашиваю изумленно.

— Ну там жены, любовницы всех рангов и мастей.

В этот миг за стойку возвращается медсестра, и мне приходится прикусить язык, чтобы сдержать рвущееся наружу возмущение. Несколько секунд, пока Жен забирает у работницы регистратуры новую карту, я выжидаю, но стоит нам отойти чуть в сторонку, гневно переспрашиваю:

— На что это ты намекаешь?

— Ни на что, Харитонов, — смеется Жен. — Не кипятись. Просто ты сказал, что надо уладить дела с разводом, и судя по количеству времени, потраченного на это дело, мог бы успеть развестись с пятью дамами.

— Ты ревнуешь.

Хотел, чтобы это прозвучало насмешливо, но получается самодовольно, и Жен закатывает глаза.

— Мне нужно с тобой поговорить. Сегодня. Увидимся?

— Ах вот как оно теперь называется, — фыркает Жен.

— Рад, что у тебя хорошее настроение, — отвечаю с намеком. — Но если не прекратишь издеваться, то я начну целовать тебя прямо здесь, и с газетчиками будем разбираться вместе.

— Кир, — говорит она, и от этого непроизвольного обращения на мгновение теряется. Неудивительно, я и сам не могу сдержать улыбку. Ну почему так приятно, когда женщина, в которую ты влюблен, вдруг нечаянно, будто бы между прочим, называет тебя уменьшительным именем? Домашним.

— Ки-рилл, — поправляется Жен, но слово-то не воробей. Кир — значит, Кир. Теперь не отвертится. — Оглянись, все и так уже знают и судачат. Потихоньку и давно. Намекают, за спинами шепчутся. По-моему, только благодаря твоему отцу информация еще не вылилась в прессу.