Ева Геллер - Потрясающий мужчина
Слева, вдоль забора, росли помидоры. Сзади, там, где сад граничил со следующим участком, помидоров было еще больше. Еще я разглядела там зелень, фасоль и салат. Два фруктовых дерева — с маленькими зелеными грушами и со сливами. За ними виднелись какие-то низкорослые овощи. Перед импровизированной забетонированной террасой были посажены цветы из породы долгоиграющих: львиный зев, оранжевые ноготки и какая-то лиловая трава.
— Бенедикт в детстве хотел, чтобы повсюду росли помидоры, — подала голос Нора, — а Меди предпочитала цветы. Мне приходилось искать компромисс.
Я предпочла бы, чтобы повсюду были цветы. Красивые цветы. Перед моим внутренним творческим взором возникло яркое многоцветье, как на картинах импрессионистов. А может, лучше только белые и синие цветы? Фасоль можно было бы оставить как естественную зеленую изгородь между нашим и соседним участком. А рядом посадить вьющийся клематис с голубыми и белыми цветочками. Почему бы не разместить между грядками с салатом пышные кустики маргариток? Синие гортензии смотрятся тоже очень декоративно, подумала я при виде трех скучных смородиновых кустов. Почему бы не сажать вперемежку овощи и цветы? Чередовать розы и брюссельскую капусту? Или розы в гуще помидоров? Если уж Бенедикту так милы помидоры…
— Жаль, что Бенедикт не может с нами обедать, он так любит, когда я накрываю на свежем воздухе, — сказала Нора. Она пошла в дом и вернулась с кухонной клеенкой в коричнево-оранжево-белую клетку, которой покрыла садовый столик. Теперь это напоминало не занюханное бистро, а занюханную пивную. Ну да ладно.
Потом она продемонстрировала мне посуду в буфете и милостиво разрешила отнести ее на столик. Фарфор был не пятидесятых годов, как вся остальная обстановка, а приблизительно сороковых, кремовый с коричневыми уголками, похожими на ступеньки. Абстрактный цветочек на каждой ступеньке склонялся то вправо, то влево. Зато так называемое серебро, тоже хранящееся в буфете в гостиной, оказалось довольно современными приборами из нержавейки с коричневыми пластмассовыми ручками под дерево с прожилками. Может, мой белый сервиз покажется Норе слишком незамысловатым? А изящные посеребренные, полученные в приданое столовые приборы с витыми ручками — недостаточно современными?
— У меня всегда есть десерт, даже когда детей нет дома, — крикнула она из кухни.
У нее была даже закуска — салат из помидоров. Основным блюдом был густой суп-пюре из фасоли, гороха и помидоров, в который она порезала пару сосисок.
— На следующей неделе, когда кончатся каникулы, я буду опять обедать в кафе с Меди. На каникулы и во время ее отъездов я каждое воскресенье готовлю овощной суп-пюре, замораживаю порции, и всю неделю у меня свежий суп. Не надо возиться.
Мне показалось замечательным, что Нора так просто относится к готовке. Сама я тоже не люблю готовить, да и, честно говоря, не умею. Это у меня, наверное, от матери. Раньше мы всегда обедали с Бенедиктом в студенческой столовой. Или ходили вечером в любимую пиццерию. Наше кулинарное искусство ограничивалось «спагетти карбонара», «спагетти матричиана» и всеми другими вариациями спагетти, которые делаются с помощью готового соуса. Еще мы умеем готовить яичницу и картошку в мундире, все остальное покупалось в виде готовых блюд или полуфабрикатов. У нашего мясника мы брали панированные шницели и маринованные антрекоты. Это было очень удобно, рассказала я Норе.
— Бенедикт будет в восторге, что сможет полакомиться наконец свежими овощами с собственного огорода, — заметила Нора. — Хотя бы по воскресеньям вернется к любимой домашней кухне своего детства.
Да, я тоже люблю домашнюю пищу.
Нора принесла десерт: консервированный компот из груш, разумеется, из собственного сада. Потом сходила за настойкой из мелиссы для себя.
— Если хочешь, после мытья посуды я покажу тебе фотографии детей.
Ну конечно. Пока я мыла и вытирала, расставляла фарфор и убирала ложки с вилками в буфет в гостиной, Нора протерла клеенку и принесла целую гору потрепанных фотоальбомов из темно-коричневого картона с тиснением под крокодиловую кожу. Она взяла самый замусоленный:
— Здесь карточки Бенедикта, они тебя, конечно, интересуют больше всего.
Я с энтузиазмом кивнула. На первой странице был приклеен ослепительно белокурый локон, обвитый голубым мулине. Улыбающегося младенца рядом с этой реликвией ни с кем нельзя было спутать! Мой Бенедикт!
— Какой миленький! — восторженно воскликнула я.
— Он был самым красивым ребенком, — заметила Нора, и я охотно с ней согласилась. На следующей странице — грудной Бенедикт на руках у матери. У нее уже и тогда была эта практичная короткая стрижка с челочкой. Вот Бенедикт в колыбели. А здесь — ползает под деревом. С цветочками и мамой. С воздушным шариком. Бенедикт с пустышкой, без пустышки. Без шапочки, с матерью. Потом — Бенедикту года два, он сидит на радиаторе сногсшибательного спортивного автомобиля, рядом прислонился импозантный улыбающийся мужчина в шляпе. Улыбка — вылитый Бенедикт!
— Это его отец? И какая шикарная машина!
— Тогда у отца Бенедикта была белоснежная спортивная модель «мерседеса». Он всегда ездил только на лучших «мерседесах». — Больше о своем бывшем муже она не проронила ни слова. Бенедикт как-то рассказывал мне, что ему было три или четыре года, когда родители развелись. Он считает, что его отец просто удрал. Почему — понятия не имеет, об этом в семье не говорят.
— У меня не так много детских фотографий Мерседес, — продолжила Нора.
— Детских фотографий «мерседеса»? — удивилась я.
Нора, кажется, не расслышала моего вопроса и взяла в руки следующий альбом. На первой странице был приклеен следующий беленький локон, обвитый розовой ниткой. Опять младенец на руках у Норы. Это, должно быть, сестра Бенедикта. Она старше его на шесть лет. У этого ребенка глазки поуже. И тут больше фотографий, на которых ребенок снят на «мерседесе», возле «мерседеса» или внутри. Сначала младенцем на круглом радиаторе темного «мерседеса» с круглыми крыльями, потом примерно лет четырех перед «мерседесом» с обтекаемыми крыльями и наконец школьницей с ранцем перед спортивной моделью, с сияющим отцом за рулем.
— Меди всегда была лучшей ученицей в классе, — сообщила Нора.
Только теперь до меня дошло:
— Меди зовут Мерседес?
— Разумеется, полное имя Меди — Мерседес.
— Я думала, Меди — ее настоящее имя, — свои открытки Бенедикту она подписывала «Твоя любимая Меди». — Бенедикт никогда не говорил мне, что Меди зовут Мерседес.
— Дома мы называем ее только уменьшительным именем. Для всех остальных она — Мерседес.
