Эйлин Гудж - Тропою тайн
— Конечно, полицейские провели расследование. Нам сообщили, что опросили всех соседей, но никто ничего не знал. Видимо, даже квартира была снята не на имя твоей матери. Она жила с подругой или сестрой — не знаю точно, — и после того, как твоя мать исчезла, ее подруга тоже как сквозь землю провалилась.
— А записка? Неужели она не оставила записки?
— Увы, никаких следов обнаружить не удалось. — Кейт держала руки на коленях, в ее серо-зеленых глазах блестели слезы. — Но признаюсь, я надеялась и молилась, чтобы твою мать никогда не нашли. Каждый день я благодарила эту женщину в молитвах за то, что она не является за тобой. Да, это звучит ужасно, но ты же знаешь, как я тебя люблю. Мне была невыносима мысль, что с тобой придется расстаться. Это и есть правда, единственная, которая имеет значение.
Скайлер была уверена лишь в том, что Кейт подступила к истине так близко, как могла отважиться. Дорога завела в тупик. Если у этой истории и есть продолжение, узнать его предстоит не от Кейт. Разочарование охватило Скайлер, но вместе с ним пришло и странное облегчение. Возможно, и в самом деле есть вещи, которых лучше не знать, каким бы ни было желание выведать их. Может быть…
Скайлер разразилась слезами.
И когда мать опять обняла ее, на этот раз еще нежнее, лаская и слегка покачивая, Скайлер ощутила, как боль утихает, а пустоту внутри заполняет любовь Кейт.
Заполняет по крайней мере на минуту.
Но в глубине души Скайлер знала: в ней никогда не угаснет желание узнать то, что могла рассказать ей только родная мать.
«Когда-нибудь… — думала она. — Когда-нибудь я найду тебя… или ты найдешь меня. И я узнаю все».
Глава 3
Нью-Йорк, 1994 год
Элли Найтингейл ждала, сидя в комнате для собраний Кризисного центра гомосексуалистов в районе Двенадцатых улиц. Каждый вторник по вечерам, с шести до половины девятого, здесь проходили встречи группы ее подопечных, больных СПИДом. До шести оставалось еще несколько минут, собралась еще не вся группа. Устроившись в кресле, Элли огляделась. В углу, возле шаткого столика, Рой Парити наполнял из кофеварки свой бумажный стаканчик, безуспешно пытаясь удержать его дрожащей рукой. Диваны и кресла были расставлены по кругу, на них расположились пришедшие пораньше участники группы, негромко беседуя друг с другом. За спиной Элли тихо шипел радиатор, хотя в комнате и без того было тепло — редкое явление для конца октября. К стене слева от нее кто-то прикрепил рекламный плакат организации, оказывающей поддержку больным СПИДом, — изображение двух рук, сплетенных в братском пожатии.
Эту группу Элли собрала четыре года назад, вскоре после того, как занялась частной практикой. Пять бурных лет, проведенных в психиатрической клинике Бельвью, и два года, когда она набиралась опыта в больнице Святого Винсента, убедили Элли в том, что создание группы психологической поддержки — шаг, необходимый для нее. Плотный график Элли включал прием тридцати пациентов и занятия группы, собиравшейся по четвергам. Порой Элли терялась, едва понимая, что творится в ее жизни. Но, приходя в эту комнату каждый вторник, отчетливо сознавала смысл происходящего и твердо верила, что подобные собрания нужны как воздух.
В конце восьмидесятых, собирая материал для диссертации во время работы в Бельвью, Элли многое повидала. В палатах ее взгляду предстало то, что навсегда врезалось в память: больные СПИДом умирали медленной мучительной смертью, их не навещали ни друзья, ни родные, другие пациенты избегали их, боясь заразиться, а персонал больницы держался на расстоянии. Статья Элли «Каждый умирает в одиночку: исследование этических аспектов лечения больных СПИДом», опубликованная в «Американском психологе», вызвала полемику в медицинских кругах. Многих возмутило то, что она сравнила палаты больных СПИДом с колониями прокаженных в XIX веке, но кое-кто с сочувствием отнесся к судьбе обреченных.
В результате споров возникла эта группа. Поначалу она включала двенадцать мужчин, и хотя большинство ее членов уже умерло, сейчас на занятия приходили десять человек. Лица менялись из года в год, но бурные эмоции, вырывающиеся на поверхность каждую неделю, не утихали.
Оглядывая собравшихся, Элли вдруг поймала себя на том, что считает их по головам. Не хватало лишь одного человека. Элли не сразу вспомнили, что Эвана Милнера в понедельник положили в больницу. Она взяла себе на заметку в конце недели заехать в «Бет-Израэль» проведать пациента.
В тот же миг Элли представилась совсем другая сцена больничной жизни, в которой люди не умирали, а появлялись на свет.
«Это может случиться со дня на день», — заявила акушерка Кристы. Ребенок! После долгих лет бесплодных поисков и разочарований желанный день наконец-то приблизился. Элли ощутила прилив радости, затрепетала, как воздушный змей на ветру — змей, который через несколько мгновений камнем устремится к земле.
Если бы только ей удалось успокоиться и забыть о тревогах! «Криста не похожа на других», — убеждала себя Элли. Последние несколько месяцев они разговаривали по телефону почти каждый день, и энергичная, хотя и взбалмошная, девушка-подросток, похоже, оставалась абсолютно тверда в своем решении. Но как можно быть уверенным, что все сложится удачно, пока ребенок еще не появился на свет?
Элли спохватилась. «Возьми себя в руки», — мысленно приказала себе она, вспомнив любимую поговорку Джорджины — ее подруги и коллеги из больницы Святого Винсента: «Не думай о чужих неприятностях — тебе хватает и собственных». Отличный совет.
Оглядев собравшихся, она ободряюще улыбнулась.
Первым заговорил Никки Фрейд в красном берете, набекрень сидящем на плешивой голове. Обведя взглядом товарищей, он отметил отсутствие Эвана Милнера и сухо подытожил:
— И их осталось девять.
— Девять негритят, зараженных СПИДом… ручаюсь, когда-нибудь этот стишок будут разучивать в детских садах. — Адам Берхард усмехнулся, выпятил до блеска выбритый подбородок и ослабил старомодный узел галстука.
В ответ послышался негромкий смех, а потом воцарилась тишина, нарушаемая только приступом надсадного кашля. Питер Мисковски, бывший кардиолог, вид впалой груди которого напомнил Элли архивные фотографии освобожденных из концлагерей, согнулся почти пополам, прижимая ко рту кулак. Остальные сочувственно посматривали на Питера, но никто не решался ни похлопать его по спине, ни даже обнять за трясущиеся плечи. Мало-помалу кашель утих.
А потом из дальнего угла комнаты донесся скрипучий голос:
— Минувшей ночью мне опять снилось, что я танцую на сцене. Был вечер премьеры, полный аншлаг, но, обернувшись к залу, я увидел, что он пуст. Только ряды свободных кресел. И я не знал, радоваться ли тому, что никто не увидит, если я опозорюсь… или упаду, как жертва самой забавной и жестокой шутки в мире.
