Диана Гамильтон - Брак во спасение
Она всегда восхищалась способностью Джуда сохранять спокойствие, проявлять завидную выдержку. Клео метнулась из кухни по коридору в свою комнату. Теперь это его качество обернулось к ней другой своей стороной — темной, жестокой.
Способ, каким он доказал ей, что может довести ее до такого состояния, что она будет умолять его о близости — вопреки отсутствию любви между ними, в чем она видела важный залог своей безопасности, — заставил ее содрогнуться от неутоленного желания и отвращения к себе. Мощное, губительное смешение чувств. А качества Джуда, некогда приводившие ее в восхищение, теперь пугали и отталкивали ее.
Сорвав купальник, она швырнула его в угол просторной, традиционно меблированной спальни и скользнула в ванную. Пустив на себя струи воды, она принялась оттирать с тела крем, словно маслянистая масса все еще хранила следы пальцев Джуда. Она желала, чтобы их дети, когда они родятся, были похожими на нее, такими же сероглазыми и светловолосыми, и не переняли ни черточки от темной, жестокой красоты их отца. Это будут ее дети, не его! Она родит их такими, и тогда он будет уничтожен. В этот миг она всей душой его ненавидела и не желала давать ему даже детей, похожих на него хоть сколько-нибудь!
Клео услыхала, как пришла горничная готовить ужин: каждый вечер та покупала в селении свежую рыбу, овощи и фрукты.
Клео раздраженно отбросила книгу, которую безуспешно пыталась читать, и, смахнув с лица шелковистые светлые пряди, прошла с террасы через полуоткрытую дверь к себе в комнату.
Джуд опаздывал. Чтобы приготовить ужин, пожилой гречанке требовался час, иногда и меньше. Так где же Джуд?
Заметив в зеркале беспокойную морщинку, которая пролегла между бровей, Клео досадливо отвернулась от предательского стекла. Не могла же она, в самом деле, тревожиться о нем! Еще недавно она мечтала вовсе его не видеть!
Она немного успокоилась и поняла, что ее волнение было излишним. Он заставил ее пожелать его, так? Но ведь он ее муж. А она, обладая тонкими чувствами, всегда считала, что должна полюбить мужчину прежде, чем испытает влечение к нему. Но Джуд разбудил в ней желание, открыл такие глубины чувственности, о которых она раньше и не подозревала. То, что она узнала о себе, пугало ее, но это не означало, что она позволит страху завладеть собой.
Кое-что она узнала и о Джуде. Мужчина в нем достаточно самонадеян, чтобы испытывать потребность утверждать свои права на нее, чтобы заставить ее понять, что он способен вызвать в ней желание, когда ему вздумается.
Охваченная беспокойством, куда он мог подеваться, Клео перебрала те немногие наряды, что взяла с собой, выбрала длинное аметистовое шелковое платье и разложила его на кровати. Потом вышла на террасу и вперила взгляд в пустынный берег.
С первого дня приезда сюда они каждый вечер встречались на террасе в это время. Обычно они проводили день на противоположных берегах острова, потому что он, казалось, так же мало искал ее безучастного общества, как она — его. Но их вечера начинались здесь; они пили аперитив и вели незначащую беседу. Сегодня же его отсутствие взволновало ее.
Волноваться было для нее не ново. Она испытывала это чувство с того дня, когда он согласился жениться на ней. И оно все нарастало, особенно после появления в его доме Фентона, на которое он ответил стеной молчания. Она даже не знала, когда он вошел и что успел услышать. То, что случилось на пляже, было последней каплей.
Она металась взад и вперед по террасе, каблучки часто стучали по терракотовым плиткам, полы кружевного пеньюара взметались за ее нервными шагами; она припомнила, как в былые дни, казавшиеся ей теперь совершенно нереальными, она искренне считала себя единственным человеком, которого Джуд Мескал не способен выбить из колеи!
Наконец он появился в полукруглых дверях ее комнаты, спокойный, отдохнувший, как властный и хищный кот, каким она всегда его себе представляла.
Он успел переодеться к ужину: узкие черные брюки и легкая белая куртка сидели безукоризненно, придавая его облику изысканность.
— Что ты читаешь? Что-нибудь интересное?
Мягко ступая, он подошел к дивану, на котором она раньше сидела, и, едва взглянув на в сердцах брошенный роман, поставил на мраморный столик два бокала сухого мартини. Клео гневно пожала плечами.
Что толку спрашивать, хороша ли книга, если она ни слова не помнила из того немногого, что прочитала. Да она и вовсе не читала, сидела и думала, отчего он опаздывает, когда придет. А он, оказывается, все это время был здесь: принимал душ, переодевался, выбирал напитки, нисколько не заботясь о том, чтобы сообщить ей о своем возвращении. А она-то, идиотка, всерьез волновалась об этом истукане, потому что в последний раз видела его в море, плывущим с такой скоростью, словно за ним гналась стая бешеных собак! Он просто невыносим!
Она не понимала, откуда взялась в нем власть над ее настроением, ведь, будучи его личным помощником, она всегда контролировала его. А теперь он вышел на террасу через ее комнату, чего до сих пор себе не позволял. Клео вспомнила о том, как он обошелся с ней днем, и ладони ее увлажнились.
Мысленно ругая себя за глупость, за смятение чувств, к которому теперь придется привыкать, Клео взяла мартини, отошла к каменной балюстраде и устремила в море невидящий взгляд.
Сев за стол рядом с ним, ей пришлось бы смотреть на него. А ей не хотелось встречаться с этими умными глазами: она знала, что прочтет в них напоминание о том, как она выглядела днем, когда отдала свое почти обнаженное тело его любопытным рукам.
— Клео…
Ее имя неожиданно прозвучало столь невыносимо нежно, что она нехотя обернулась, надеясь, что он не заметит, как дрожит ее рука, держащая бокал.
— Подойди сюда, сядь. Я хочу поговорить с тобой.
— О чем?
Нарочито внимательный взгляд на часы.
— Мне пора переодеваться.
Ее голос так спокоен, на губах легкая беззаботная улыбка. Ей бы следовало присудить Оскара! Меньше всего ей сейчас хотелось сидеть радом с ним и выслушивать его разговоры. Слишком свежи воспоминания о ласках его рук, лишь раздразнивших ее взволнованное тело.
— Ты и так выглядишь изумительно.
Тягучий синий взгляд медленно скользил по ее пылающему лицу, тонкому, как паутина, пеньюару, длинным загорелым ногам. Этим взглядом все было сказано: чувственный интерес, к которому, однако, примешивалось легкое удовольствие, потому что все это он уже видел. Даже больше. Он прикоснулся к ней и мог взять ее, если б пожелал. Но желания в нем не было ни тогда, ни, очевидно, теперь, и смятение, порожденное этим долгим, так много знающим взглядом, переросло в глубокое, мучительное унижение, когда Джуд в свою очередь посмотрел на часы. Словно, поразмыслив, отверг ее.
