Ольга Тимошина - Больше не зови меня

Со слов Антона я оказалась очень даже ничего себе, и он пригласил меня домой, хотя уже тогда, в ресторане, письмо лежало у него в кармане. Потом мы быстренько с ним напились – и я, захваченная галлюцинациями об Андрее, и он, в тоске по настоящей любви и с новым желанием, в общем, мы накинулись друг на друга, преследуя одни и те же цели.

Но сегодня утром я настолько поразила его фактом абсолютного безразличия к его персоне, что он впервые за многие годы был, как мне показалось, заинтригован. Я же, прозрев, оказалась не в таком уж выгодном для себя свете, и, осознавая, что мною, прямо говоря, воспользовались, вновь чувствовала себя опустошенной и никому не нужной. Хотя, по большому счету, наличием этого чувства удивить меня было сложно, поэтому я расслабилась и была самой собой, зная, что сейчас встану и уйду. Но уйду уже не такая, как была прежде, до приезда сюда.

Эта странная ночь как-то изменила меня. Завтра я была твердо намерена вернуться в Париж и подыскать себе настоящую работу и новое жилье. Я собиралась жить открытой, простой жизнью, позвонить друзьям, родителям и встретить нормального земного парня, живущего хотя бы этажом выше, но уж точно не под небесами Москвы и не в горах Монако. С меня на самом деле было достаточно фальшивых отношений и притворств, потому в тот вечер я чувствовала себя расслабленно и свободно, чем, вероятно, и привлекла Антона. Я не заискивала, не притворялась и не юлила. Мне было очень сильно все равно.

Не смеялась над глупостями и даже обозвала его самовлюбленным старым козлом, недалеко ускакавшим от Андрея. Я рассказала ему об Андрее, а он назвал его придурком и человеком, недостойным письма. На что я, в защиту своей, пусть и прошлой любви, высказала ему все, что думаю о таких, как он, городских стареющих самцах, дрожащих только за свои дряхлеющие сорокалетние причиндалы.

– На самом деле, через несколько лет, в конце концов, настанет день, когда единственным существом, с которым ты сможешь быть открытым и искренним, останется то, что болтается у тебя между ног. Потому что настоящие женщины будут слушать тебя только за деньги. Говорить с ними останется твоим единственным развлечением в канун недалекого шестидесятилетия. А Новый год ты будешь проводить со шлюхами, потому что к тому времени все твои друзья уже будут женаты, – парировала я.

– Если у меня к тому времени будет, чем за них платить, – вдруг согласился Антон. Квартира-то не моя. Она принадлежит издательству, а я тут временно, пока на моем четвертом этаже идет ремонт. Я редактор журнала.

– А как же все те рукопожатия и поцелуи со звездами, папарацци у входа, ресторан? – спросила я.

– А, этот антураж настоящий, прилагается к окладу. Машина, костюмы, часы, билеты на вход – меня все знают, вся Москва. Я появляюсь на страницах журналов не менее двух раз в каждом номере. Это часть моей работы.

– Эх ты, Дон Жуан липовый, – засмеялась я.

Я вытащила письмо из сумки и порвала на маленькие кусочки. Все, конец истории, длившейся шесть лет и четыре месяца.

– Ну, а как же приз? – спросил Антон. – Ты и этого не помнишь? Ты выиграла поездку на Сицилию, на двоих. Все оплачено. Включая свадебную церемонию, на всякий случай. Ты можешь ехать хоть завтра.

– Нет, сначала найду с кем, потом поеду, я как-то не привыкла за последние месяцы спать одна и выходить замуж без мужа.

– Хочешь, я составлю тебе компанию, по-моему, классная идея, мы с тобой уже знакомы, никаких притирок – раз. Мы не влюбленные – никакой ревности. Мы оба устали, надо отдохнуть – три, – начал он перечислять все «за», загибая пальцы. – Четыре…

– Стоп, хватит, я согласна, поехали, прокачу тебя за свой счет, – засмеялась я в ответ.

На торговой площади в старом городе Канн царило оживленное веселье. Побережье готовилось к началу джазового фестиваля. Я уже давно работала переводчиком французского в модном глянцевом журнале. Надо признаться, год вышел славный. Я сменила квартиру на загородный дом, пусть и купленный в кредит, но это неважно, приоделась и похорошела, круглые формы моей второй беременности делали меня необыкновенно соблазнительной и привлекательной. Мужчины так и пожирали меня глазами, но, поняв интересность моего положения, расстроенно притупляли взгляды. Редакция нашего журнала готовилась к репортажу о приезде мировых звезд, а я в ожидании съемки, готовая в любой момент помочь с переводом, околачивалась среди торговых прилавков. Мой муж названивал каждые пять минут, беспокоясь о моем положении, но это ничуть не раздражало меня, ведь, в конце концов, это было именно то, к чему я шла и чего с успехом добилась.

– Как давно мы не виделись? – произнес голос Андрея у меня за спиной.

В своих мечтах я сотни раз разыгрывала ситуации, как мы снова встретимся и обменяемся колкостями и любезностями. Но именно в эту минуту весь заготовленный загодя репертуар напрочь улетучился из моей головы, и все, что я могла сказать:

– Два. Мы не виделись почти два года.

Он ждал, что я буду спрашивать о его жизни. А я не спросила, мне было не интересно. Когда мои фотографии появились на страницах всех московских журналов, он, наконец-то, нашел меня. Только было уже поздно. Я благополучно вернулась из Италии, приобретя шикарный загар, беременность и горящий взгляд. Андрей просил, требовал, угрожал, плакал и даже стоял на коленях. Он, наконец, сказал мне то, что я ожидала от него все шесть лет. Ничего, кроме жалости, я к нему тогда не испытывала. Я гладила его по седым волосам и мокрым щекам. В его слезах я видела отражение маленького ребенка.

Ребенка, которого не долюбили в детстве, чья ласка, нежность были похищены и отданы кому-то другому. Повзрослев, он обозлился и почерствел. Ничто не могло растопить его детскую обиду на одинокие дни, скупые дни рождения и тоскливые вечера в своей комнатке с ограниченным набором практичных игрушек. А ведь я так хотела все это ему дать. А теперь мне было пусто рядом с ним.

– Я так хотела дать тебе мою любовь, – кричала я ему в маленьком темном ресторанчике на задворках Смоленки.

– Прости, но это ты ушла. А я искал тебя, я скучал. Но ты опустилась на такое дно. Мне даже в голову не могло придти, что после баров Мадрида и Парижа ты скатишься до дешевых танцулек в привокзальных ресторанах. Но мне все это не важно. Просто вернись, и все будет как прежде, я прощаю тебя и… я люблю тебя, черт возьми. Я не могу жить без тебя.

– Ты простишь меня? Как прежде? – возмущенно прервала я его рыдания. – Свинья. Ты растоптал мою жизнь, ты убил меня. Я валялась в грязи дешевых баров, мяла чужие постели, меня бросали как тряпку и вытирали ноги. А ты даже не помнил моей фамилии. Но знаешь что? Я рада, что упала так сильно и больно. Потому что только так я смогла понять, кто я и зачем. Если бы ты меня тогда не бросил, я никогда, слышишь, никогда не была бы счастлива. И поэтому я благодарю тебя за то, что не любил. Никогда не будет как прежде, никогда.