Маша Царева - Жизнь на каблуках
– И вообще, лично тебе я объявляю выговор за опоздание, – с интонацией командира пионерского отряда сказала Стася. Да еще и ножкой топнула, обутой в каблукастый сапожок от «Вичини».
Детские ужимки смотрелись жалковато на контрасте с ее немного опухшей от издержек сладкой жизни физиономией.
Чем больше я наблюдаю за Стасей, тем больше начинаю бояться старости. Это не панический страх, а скорее легкая хандра в смутном ожидании неизбежного, которое наступит пусть не скоро, но со стопроцентной вероятностью. Иногда я подолгу смотрю в зеркало на свое лицо, придирчиво выискивая намечающиеся симптомы зрелости – тонкие морщинки под глазами, которые появляются, когда я улыбаюсь; упрямая складка между бровями – когда я думаю, непроизвольно начинаю хмуриться.
Я кажусь себе красивой. Я умею смотреть на свое отражение сквозь все эти морщинки и прыщи. Интересно, а сама я пойму, что состарилась? Или буду, как Стася, отчаянно штурмовать надвигающийся климактерический возраст мини-юбочками пионерского фасона и ногтями, раскрашенными в кислотно-розовый цвет?
Надеюсь, моя старость будет достойной.
А вообще, когда я начинаю углубляться в эти мрачные мысли, на помощь как спасатель в оптимистично-оранжевом комбинезоне приходит мысль о пластических операциях, круговых подтяжках лица и волшебных клиниках-жиротопильнях, из которых клиенты выходят помолодевшими на десять лет.
– Слышала, что я сказала? – бесновалась Стася.
– Да слышала, слышала. Хочешь сказать, что все остальные уже в сборе?
– Ты первая, – пришлось признаться ей.
…Как водится, репетицию задержали почти на полтора часа. И больше всех почему-то досталось мне, несмотря на то что я пришла первой. Это был определенно не мой день. Наташка ворвалась в зал, когда часы уже показывали половину одиннадцатого. На ее щеках алел раздражающе свежий румянец. Такой бывает только у пятнадцатилетних.
Ненавижу пятнадцатилетних. Из-за них мне приходится вставать раньше, чтобы как следует подрумянить щеки.
– У меня была сумасшедшая ночь, – пробасила Наташка, оправдываясь. У нее был потрясающий голос, необыкновенно низкий – и от природы, и от безостановочного курения. Курила она с тринадцати лет.
Стася лишь недовольно фыркнула. Интересно, почему она с таким азартом взялась ненавидеть именно меня, а к Наташке относится спокойно? За гораздо более весомое опоздание Натка удостоилась лишь снисходительного кивка пегой Стасиной башки, тогда как мне досталось по полной программе. Странно. Если ей и есть смысл кого ненавидеть, так это именно Наташку. Наташка все время лезет вперед. А я почему-то не верю ни в волшебные Золушкины метаморфозы, ни в спонтанное везение.
Мы с Наташкой начинаем разминаться. У нее то и дело верещит мобильный, и Натка отходит от станка, чтобы басовито сообщить очередному «солнышку», «зайчику» или «кисуле» о своем местоположении в данный момент и планах на вечер. В конце концов Стася не выдерживает и просит ее отключить мобильный.
К полудню в зале появляется заспанный Федоркин в фиолетовом джинсовом комбинезоне. Наташка, хихикнув, сообщает, что в таком одеянии он похож на Телепузика. Вилли в ответ заявляет, что Наташка дура, из чего мы делаем вывод, что он оби-делся.
– Ладно, хватит трепаться, встали в ряд, – хлопает в ладоши Стася. – Девочки, вы появляетесь на сцене первыми. Сцена в дыму, ваши силуэты еле различимы. Обратите больше внимания на руки… Ната, я сказала обрати внимание, а не размахивай ими, как Дэцл! Варя, откинь голову назад, надо сыграть на твоих волосах… Так, дым рассеивается, и на сцене появляется Вилли!
– Как Афродита из пены морской, – вякнула Наташка.
Федоркин выступил вперед, по-идиотски виляя задом. Есть люди, у которых координация движений непоправимо нарушена, и наш Вилли как раз из их числа. По-моему, ему вообще танцевать противопоказано. Топтался бы себе возле микрофона. Но Олег Токарев считает, что настоящий артист должен «выкладываться на все сто». «Иначе никто не поверит, что он поет от сердца, – говорил Токарев, – публика любит певцов, по лицу которых стекает пот. Голоса которых хрипят от напряжения!»
И никто не посмел возразить ему, что на самом деле публика любит не потливых и хрипящих исполнителей, а певцов, которые просто умеют петь в отличие от нашего Вилли.
– Стоп!!! – Стася орет-надрывается. – Все сначала!
Мы репетируем четыре с половиной часа. Больше всех достается мне. То Стасе не нравится, как я закидываю ногу на узенькое плечо Федоркина, то мой зад кажется ей малоподвижным. Пока она заставляет меня вновь и вновь тренировать знакомые движения, Наташка флегматично курит в форточку, а Вилли ест суши деревянными палочками, которые он принес с собой в пластиковой коробке.
Через четыре часа такой экзекуции злость моя готова вырваться наружу, как лава из неспокойного вулкана, и огненным тайфуном пронестись по танцевальному залу. Мне хочется ладонью звонко ударить зарвавшуюся Стасю по щеке. Мне хочется резко порвать на ее отвисшей груди свитер от «Дольче и Габбана» турецкого разлива. Хочется разбежаться и толкнуть ее так, чтобы костлявой спиной она разбила зеркало на стене.
Наконец Стасе надоедает глумиться надо мной и она, поджав бледные губы, говорит:
– Так и быть, на сегодня достаточно, всем спасибо. Плохо, Варя, очень плохо. Завтра мы репетируем в половине двенадцатого. И не забудьте, что мы должны выжать максимум из новогоднего концерта в «России»!
Как будто бы о таком можно забыть! Первый раз Вилли Федоркина пригласили участвовать в большом сборном концерте вместе с настоящими звездами эстрады. И это после двух лет бессмысленного чеса по провинции и сольников в малоизвестных ночных клубах.
Переодеваемся мы все вместе. Вилли нас не стесняется, да и мы к его присутствию относимся безразлично. Во-первых, привыкли уже – в клубах нам чаще всего достается одна гримерная на всех. А во-вторых, не та у нашего Федоркина сексуальная ориентация, чтобы смутить полуголую девушку.
Кстати, сложен он совсем неплохо. Плечи, может быть, узковаты, зато идеально накачан пресс. И ноги приятной формы. У мужчин так редко бывают красивые ноги.
Вилли относится к своей внешности с маниакальным вниманием. Ходит в фитнес-клуб и бассейн, постоянно пьет какие-то очищающие слабительные отвары и раз в неделю загорает в солярии.
– Заметила, как Стася на тебя взъелась? – спросил меня Вилли.
– Сама не пойму, с чего это она, – пожала я плечами. – Не знаю, чем я ей так не приглянулась.
– А я знаю, – понизил голос Вилли.
– И в чем дело?
– У Стаси есть племянница, тоже танцовщица. Кажется, она потеряла работу. И Стася прочит ее на твое место.
