Нам было отпущено лето... (СИ) - Татьяна Лайт
Глава 9
Марина
Проснулась от хлопка двери. Все тело ломило. Было так плохо, что не передать словами. Болели ожоги, чесались укусы, горло горело огнем. Веки были тяжелые. Мысли спутанные, как и волосы. Провела рукой по прядям.
— Если мне еще хоть раз придет в голову отдыхать, пусть меня поразит понос, — проговорила я в потолок.
— Вам еще поноса не хватает. И так Егор Рудольфович не знает что с вами делать. Вон вторую ночь у вашей постели дежурит. Весь отель жужжит слухами и догадками. Знаете, сколько сотрудниц на вас зуб точит, постоялицы завидуют. Что отель, полгорода встрепенулось. Наш Егорка — мечта всех кому от восемнадцати и до сорока лет и, вдруг, какая-то швабра из Москвы.
— Это кто это швабра? — приподнялась на локтях, чтобы рассмотреть бестактную посетительницу, — Это почему это я швабра?
— Ну, а кто? Вы себя в зеркало видели? И таскает он вас без конца на руках, — развела руками пожилая, но довольно бодрая женщина, — Вот, — протянула одну руку ко мне на встречу, в которой был бумажный пакет, — Вам велел передать. Всю ночь у вас провел, — показала женщина на брошенное на пол одеяло, — А теперь весь день работать будет. Это вы отдыхаете и впечатлений ищите. Мы — жители, пашем от зари до зари. Ни сна, ни отдыха.
— Я не просила со мной нянчиться, — обиделась на весь мир: на Егора, на горничную, на сплетниц отеля, городских охотниц за сердцем Егора.
— Нелюдимая, вредная, еще и не благодарная. И правда, что только Егор в тебе нашел! Он знаешь какой? — с придыханием произнесла женщина.
— Ловелас и балагур? — хмуро отозвалась в подушку, в которую уткнулась лицом.
— Хм, а какой свободный, красивый, щедрый, веселый и харизматичный мужик не бабник? — лукаво ответила женщина, собирая одеяла с пола.
— Ну и кому он такой нужен? Пусть гуляет и хвостом своим виляет… — совсем поникла духом я, сама не понимаю причины.
— Так он последнее время и не особо виляет. Видать остепенятся начал. Вот весь город и замер. В ожидании на ком же остановится? А тут ты, — зло бросила женщина.
— Надо уважать выбор человека. Не вам, а ему со своим выбором жить! — решила поумничать я.
— И ты особо не торжествуй. Все может измениться, — кинула женщина, уходя.
В груди зародилась странная боль. Сама себе поразилась. Пыталась себя успокоить. По большому счету, какое мне дело от того, что судачат вокруг. Егор просто порядочный мужчина, которых мало вокруг. Заботится обо мне, потому что я, по каким-то странным обстоятельствам попадаю в переделки.
— Надо заканчивать с нелепыми случайностями и бедами, — дала себе установку, открывая пакет, который передал мне Егор.
В нем находился лист назначения от врача, лекарства, мази, градусник. Все извлекла из пакета и расставила на тумбочке. Смерила температуру, она стала повышаться. Выпила все таблетки, которые мне прописали, взяла леденец для рассасывания от боли в горле. Стало пусть чуть-чуть, но все же легче. Послонялась по номеру. Посмотрела телевизор. Лекарства стали действовать. Тело перестало ломить. Зуд чуть стих. Даже захотелось есть. Позвонила на ресепшен и попросила еду в номер. Девушка никак не выказала недовольства. Наоборот поинтересовалась самочувствием, и сказала, что скоро обед доставят. Хоть слова администратора были нейтральными, в голосе сквозила странная нотка. Которая меня раздражала. Видимо я накрутила себя из-за слов пожилой горничной. И теперь везде заговоры стали мерещится, какие-то недомолвки.
После обеда жизнь еще веселее заиграла красками. Сил прибавилось. Повторное рассасывание пастилки еще лучше повлияло на горло. Температура тела была нормальная. Накинула халат и вышла на балкон. За все время пребывания в номере я не обратила внимание на вид из окна. А он был шикарен. Часть дикого пляжа переходила в гостиничную береговую линию с желтым песком и шезлонгами. Голубая линия прибоя ласкала одинаково нежно и дикую галечную сторону берега и облагороженную песчаную. Зеленые насаждения, что прятались между асфальтированных дорожек, будто с завистью смотрели на море. Приятный ветерок с моря ласкал изможденное тело. Захотелось снять халат и подставить все тело под потоки воздуха. Забежала в номер, скинула с себя халат, пижаму, и стала искать купальник. Но то ли от резких движений, то ли от слабости из-за болезни, меня качнуло. Голова сильно закружилась. Все перед глазами поплыло. Прилегла на кровать и задремала.
Сон был крепким, даже можно сказать сладким. Тело приятно холодило. Ожоги и укусы чувствовали себя прекрасно. Меня они во время сна не беспокоили. Температура не поднималась. Во сне я была на берегу моря. Скорее всего этот эффект был достигнут прохладным воздухом из незакрытой балконной двери. Но ощущения были хорошими. Впервые за долгое время я именно спала, а не прибывала в бреду, трансе или еще каком-то ненормальном состоянии. Выдернуло меня из объятий морфея касание теплой руки моего лба. От него я и проснулась. Потянулась, и прошлась рукой по телу, разглаживая себя после сна. И тут же подскочила на ноги. Потому что до меня дошло, что пижаму я сняла, а купальник так и не нашла. И теперь находилась перед тем, кто меня трогал в одних трусиках.
— Чего скачешь, заполошная? Жара нет, чего прыгаешь? — раздался уже знакомый голос горничной.
В груди стало расползаться странное, и самое главное, неуместное чувство досады. Меня разочаровало, что меня касалась не рука Егора, а это вредной работницы.
— Что за проходной двор вы устроили у меня в номере? Как можно ходить и пугать? Что вы все ходите, ходите! Сколько можно! — запротестовала, выливая все негодование наружу.
— Значит правду говорят! Соблазняешь нашего Егорку! Вон, в каком виде его ждешь! Бесстыжая. В Москве тебе мало хахалей? Чего в него вцепилась? — пошла в наступление старушка, — Учти, в обиду его не дам! Я его с детства знаю. И уж точно прафурсеток у него не будет!
— Значит случайные связи с постоялицами, с отдыхающими городка — пожалуйста. А со мной нельзя? Чем я хуже? — по какой-то непонятно причине стало так обидно, захотелось отстоять себя, Егора, отношения.
Где-то в глубине кричал голос: «Что ты делаешь? Какие отношения? Между вами ничего нет». Но удила были закусаны. Мне нестерпимо хотелось то, что мне повсеместно запрещали.
— А вот не
