Без права на слабость - Яна Лари
— Да, ничего так. На разок-другой нырнуть к ней в трусы сошла бы.
Эта реплика Беды становится последней каплей. Не отдавая отчёта своим действиям, решительно врываюсь в узкую, пропахшую потом и пылью комнатушку.
Тебе конец, придурок.
Что это было?
— В трусы говоришь, павлин озабоченный? — уточняю, с мрачным спокойствием, пробегаясь взглядом по изумлённым лицам парней.
Свидетелей моего позора всего трое — Беда, Лихо и доходяга в очёчках, у которого тот бессовестно стащил реферат. С одной стороны, это радует, а с другой — озвереть как охота унизить его в отместку перед большим количеством дружков. Мою репутацию всё равно не спасти, так к чему мелочиться?
— Какие-то проблемы? — хмыкает Беданов как ни в чём не бывало.
Первым моим желанием становится схватить его за шиворот и отпечатать эту кривую ухмылку на зашарканных половицах, но повторно переоценив ситуацию, признаю, что парень почти на голову меня выше и как минимум втрое сильнее. А с учётом скорости его реакции, вряд ли я ухитрюсь хотя бы дотянуться до ворота серой водолазки.
— Ага, проблемы, — с вызовом задираю подбородок и медленно провожу по бёдрам дрожащими пальцами, приподнимая края юбки с боков. Лиховский заинтересованно присвистывает, доходяга застывает разинув рот и, кажется, даже не моргает, а сам виновник моего безумия лишь скептически вскидывает бровь. Не верит, что я способна пойти до конца. Ну пусть потом не жалуется, гад, сам напросился. Не нужно было втаптывать моё достоинство во всю эту грязь, мне элементарно больше не за что цепляться. — Проблемы, Беда, ещё какие. У твоего дружка, которым ты думаешь, вместо мозгов.
Не разрывая нашего зрительного контакта, поддеваю пальцами края нижнего белья. От шума крови закладывает уши, а лёгкие распирает от ненависти и бесконтрольного куража. Подлец так близко, что мне слышно его ровное дыхание. Он продолжает самодовольно ухмыляться, вызывающе расслабив плечи. Долбаный король положения.
Сейчас посмотрим, насколько хватит его гонора.
— Так, Степашка, мультики закончились, — возбуждённо проговаривает Лиховский, водружая себе на нос очки товарища, и сразу же отшвыривает их на заваленный рюкзаками подоконник. — Гадство, в них же ни черта не видно! Ух, чумовое шоу! Где б ещё достать поп корна?
Беда, не отрывая от меня испытывающего взгляда, вальяжно прислоняется плечом к стене.
— Камеру включить? Привычней будет…
Его показная снисходительность только сильнее распаляет неуправляемую ярость.
— Мозги включи и запоминай как следует, вживую тебя по-любому не торкнет. Да, извращенец?
— О чём это она? — подозрительно косится в его сторону Лихо, пока щуплый отчаянно щурится, стараясь ничего не пропустить.
— А вы не в курсе? — едва не мурлычу, высвобождая правую ногу из кружевных стрингов. По мышцам разливается пламя азарта от вида недобро заигравших желваков Беды. — Ваш друг большой мастак ездить по ушам, а когда доходит до дела, единственное на что он способен, это пускать слюни на снимки голых девочек и приговаривать «Сейчас, детка не уходи! Ещё чуток и точно всё получится».
Почему-то совсем нет чувства стыда, нет робости и даже осознания что это я сейчас под недоверчивый смешок Лиховского и жалобный всхлип доходяги, переступаю через снятое бельё и, подхватив его с пола, неторопливо подхожу к Беданову.
В его взгляде сгущается мрак, пронизывая колючим холодом, а лицо напоминает гипсовую маску — такое же белое и неподвижное.
— Серьёзно, что ли? — ошарашено бормочет Лиховский, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Вообще-то, когда шутят, трусы не снимают, — глубокомысленно изрекает Степашка, очевидно, «мозг» этой отмороженной троицы, загипнотизировано глядя, как розовые стринги прокручиваются вокруг моего указательного пальца.
— Что же ты, мачо, язык проглотил? — я буквально сгораю от переизбытка адреналина в крови, когда не глядя, нащупываю карман его спортивных штанов. Взбешенный выдох Беданова разбивается о мой лоб, раздувая пьянящее пламя возмездия. С ума бы не сойти. — Не вставляет, да? Надо же, а снимков так отчаянно добивался. Ну, ничего, теперь у тебя ещё и нижнее бельё есть, для полного комплекта — обложись и радуйся. Главное, меру знай, а то рука отвалится. И с тёзкой своим при погонах поделиться не забудь, ты ж у него исполнительный пёсик.
— Советую забыть о нём, усекла? Сама напросилась. Раз уж приплетать собак, то вспомни лучше одну толковую поговорку: пока сука не захочет – кобель не вскочит. Нечего было хвостом вертеть так радостно.
Круто они спелись! Я ещё и крайняя.
— Это вы про такие снимки, какие я подумал? — озадаченно хмурит брови Лиховский, наблюдая за тем, как я нервно проталкиваю бельё в карман свирепеющего однокурсника.
— Меньше думай, тебе не на пользу, — обрывает его Беда, грубо перехватывая мою руку. — Всё сказала, припадочная?
— Нет, — пищу тоном недобитого комара, морщась от невыносимой боли в кисти. — Приятного просмотра, дрочер. Вот теперь всё.
— Тогда, может, тоже глянешь? — не дожидаясь отказа, он вставляет мне в ухо болтающийся на своём плече наушник и разворачивает телефон таким образом, чтобы я могла видеть картинку. На дисплее тряся полуголыми прелестями, бездарно надрывается кудрявая певичка. Ничего как-либо связанного со мной там нет и в помине. — Если так сильно хотелось обратить на себя внимание, можно было придумать что-нибудь попроще. Например, для начала узнать, что мы обсуждаем. Поздравляю, ты крупно облажалась, детка.
Это презрительное «детка» ещё в пролеске просилось быть забитым ему в глотку, а теперь царапает слух почище улюлюканья Лиховского, измывающегося над покрасневшим Стёпой. Такое уничижительное, что хочется… О, как же безумно хочется треснуть по наглой роже! Чтоб до красноты и отлетевших соплей. Но у меня самой от конфуза чуть пар из ушей не валит и внутри стремительно разливается обжигающий стыд. Вот где он был пару минут назад?
Что я творю?!
— Извини, — порывисто тянусь к его карману, чтобы забрать стринги и едва сдерживаю злые слёзы. Проклятая совесть! Да, Беданов помог испортить мне жизнь, но даже из мести за то, что я о нём нагородила, не выдал наш секрет дружкам. Хоть ему точно разницы никакой. А если теперь передумает? — Я… У меня, наверное, снова температура. Мозг плавится.
Выражение бледного лица становится ещё более мрачным.
— Там нечему плавится. И перестань меня лапать, — цедит он, отбрасывая мою руку. Могу поспорить, если бы не вероятность рукоприкладством подтвердить заслуженность брошенных
