Единственная для Сурового - Алиса Франц
– Нужно проверить всё, – смогла сказать из последних сил.
– Думаешь, я через свои каналы не проверял слова Руслана? – внезапно повысил голос Суровый. – Проверял! – сказал с горечью, словно через силу и часто дыша. – И все факты подтвердились. Поэтому я звоню тебе лишь для того, чтобы предупредить. Больше никаких фокусов, девочка!
– Вы мне не верите, – произнесла обречённым голосом, признавая очевидное.
– Я никому не верю. Никому не доверяю. Доверие – слишком большая роскошь в этом продажном, прогнившем насквозь мире. Это самый большой обман.
– Звучит невыносимо страшно. Как… как вы можете так жить?! – спросила я, искренне ужасаясь тому, в каком чёрном цвете видит наш мир Суровый.
Я всего на мгновение представила… Просто попыталась, каково это, жить так, как он, отовсюду ожидая предательства, ножа в спину, смертельной опасности. Нет… У меня не получалось. Я просто не была на его месте и могла лишь строить смутные, скорее всего, неверные предположения о причинах такого мировоззрения.
– Зубы мне не заговаривай, девочка. Я не хочу слушать твои высокоморальные проповеди.
– Если вы не хотите разговаривать со мной, не хотите меня слушать и не верите, то зачем вы звоните?! – спросила со слезами в голосе.
В этот момент на меня внезапно накатило отчаянием. Оно накрыло меня огромной волной, размером с самое большое цунами, похоронив под этой толщей все мои стремления и надежды. Внутри что-то медленно-медленно угасало, с каждой секундой, и я не могла ничего сделать, лишь безучастно наблюдала со стороны, как ложные наговоры могут сломать человека, стереть его жизнь в порошок и выставить полным ничтожеством.
Никем.
Мне захотелось опустить руки, не сопротивляться постоянному гнёту и давлению, просто отпустить себя и будь что будет. Это был страшный миг бессилия и апатии, которых я не испытывала прежде. Даже когда я хоронила маму и бросила первую горсть земли на её гроб, мне не было так ужасно тоскливо. Тогда я заставляла себя жить лишь ради того, чтобы оправдать её надежды.
Сейчас у меня не было ничего, ни одной причины цепляться за эту жизнь и доказывать свою невиновность. Ни одной причины, кроме той, что росла у меня в животе. Я вынашивала ребёнка и уже понимала, как крепко мы с ним связаны не только пуповиной, но и энергией. Если я остановлюсь, замру на месте и перестану держаться на плаву, угаснет и малыш. Мне очень сильно этого не хотелось. Я сделала глубокий вдох и задержала дыхание, считая удары сердца, стараясь успокоиться, как нас учили на занятиях по йоге.
Голос Сурового звучал решительно и жёстко, он не позволял себе лишних слов и хотел донести до меня какую-то мысль.
– Факты против тебя. Смирнова. Я не верю словам. Но я умею составлять факты. Избавиться бы от тебя так, чтобы и мокрого места не осталось. Но ты беременна. К тому же тест ДНК показал, что ты беременна от меня.
Он сделал короткую паузу, которая не продлилась и пяти секунд, но за этот непродолжительный промежуток времени моё сердце успело простучать множество раз в ускоренном ритме.
– Хоть что-то в тебе оказалось настоящим.
В слова Сурового проскользнула горечь. Или мне только показалось? Может быть, я лишь услышала то, что хотела услышать, узнать по малейшим изменениям интонации его густого, низкого голоса? Над моей головой сгустились тучи неприятностей. Я надеялась, что с появлением Сурового с меня снимут часть обвинений. Но вот он разговаривает со мной и неприятности только множатся. Сейчас мне даже хуже, чем прежде, потому что слова Сурового отсекают любую, даже самую крошечную возможность исправления ситуации и восстановления честного имени.
– Поговорим о том, как ты компенсируешь убытки, – произнёс отрывисто и хрипло.
– Значит, вы не нашли виновника.
Я выдавила из себя несколько слов, они прозвучали едва слышно. Суровый проигнорировал их, не став обращать внимания. Но не стоило отрицать возможность, что он просто не услышал слов, сказанных мной, как и того вариант, что мужчине не было до меня никакого дела.
Теперь уж точно между нами пролегла огромная, опасная пропасть. Она и раньше была пугающей. Возраст, жизненный опыт, багаж моральных ценностей и материальное положение играли против нас. Сейчас ко множеству факторов добавлялся самый страшный и опасный – недоверие. Из-за недоверия рушатся семьи, распадаются любовные пары, а мы… Кем были мы друг другу?! Случайными любовниками, не более того.
– Хотите, чтобы я расплатилась и возместила материальный ущерб?
– Хочу, девочка. Но тебе и за всю жизнь столько не заработать. Кто-то другой, занимающийся тем же бизнесом, чем и я, не стал бы церемониться с тобой и потребовал с тебя всё, до последней копеечки. Но даже если этот кто-то отдал бы тебя в бордель и заставил работать круглосуточно, ты не смогла бы погасить и половину стоимости украденного.
Слова про бордель прозвучали пугающе, они сгустили и без того мрачные краски. Я вздрогнула и невидящим взглядом посмотрела вперёд: стены начали плясать вокруг меня.
– Что же тогда будет со мной?
– Всё остаётся по прежнему. Ты рожаешь моего наследника.
Вопрос с борделем отпал сам по себе, но лучше и слаще мне от этого не стало. Будущее до сих пор оставалось неизвестным и пугающим.
– Что будет потом? Избавишься от меня?
Я внезапно перешла на «ты». Наверное, устала прятаться за вежливым обращением и отчаянно, в последний раз попыталась подчеркнуть этим коротким словом нашу близость.
– Нет, – отрезал Суровый.
Я провела с ним не так много времени, но вполне достаточно, чтобы представить, как он сейчас качает головой, говоря:
– Ты уйдёшь сама. Без обещанных материальных бонусов и денег. Того, что я сохраню тебе жизнь, будет вполне достаточно. Ты уйдёшь сразу же, покинешь этот город навсегда. Уедешь так далеко, как только возможно. Больше я о тебе никогда не услышу.
«Никогда не поверю…» – казалось, именно эти слова читались между строк.
